«В августе 1971 г. я только что защитила диссертацию в Стэнфордском университете, где работала вместе с Крейгом Хейни, и готовилась приступить к новой работе в качестве доцента факультета психологии в Университете Беркли в Калифорнии. Нужно заметить, что незадолго до этого у меня возникли романтические отношения с Филом Зимбардо и мы уже собирались пожениться. От Фила и его коллег я слышала о тюремном эксперименте, но не принимала участия ни в его предварительной подготовке, ни в начале самого эксперимента. Обычно я проявляю больше интереса к полевым исследованиям и, наверное, я охотно приняла бы участие в эксперименте, если бы не мой переезд и заботы, связанные с подготовкой к моей первой преподавательской работе. Но когда Фил попросил меня, в качестве личной услуги, помочь провести интервью с участниками исследования, я согласилась…
Я спустилась вниз в тюремный подвал… Потом я прошла в другой конец коридора, откуда во двор входили охранники; там была комната, где охранники отдыхали и расслаблялись в свободное время или переодевались в начале или в конце смены. В этой комнате я разговорилась с одним из охранников, который ждал начала своей смены. Он был очень любезен, вежлив и дружелюбен, и любой посчитал бы его приятным парнем.
Позже один из участников исследования предложил мне посмотреть, что происходит во дворе, потому что пришла новая ночная смена охранников. Среди них был печально известный Джон Уэйн. Так прозвали самого грубого и жестокого охранника; я слышала несколько историй, подтверждающих эту репутацию. Конечно, я хотела посмотреть, какой он, что он делает, и чем же он так прославился. Когда я пришла в комнату наблюдения, то была абсолютно ошеломлена. Оказалось, что Джон Уэйн и был тем „приятным парнем“, с которым я только что разговаривала. Но сейчас он превратился в другого человека. Он не только двигался по-другому, но и говорил иначе — с южным акцентом… он орал и сыпал проклятиями, заставляя заключенных делать „перекличку“. Он изо всех сил старался быть грубым и агрессивным. Это было удивительное превращение. Он ничем не напоминал человека, с которым я только что говорила, и это превращение, которое произошло всего за несколько минут, как только он перешел из внешнего мира в этот тюремный двор, меня напугало. В военной форме, с дубинкой в руке, в темных зеркальных очках, скрывающих глаза… этот парень был настоящим, стопроцентным тюремным охранником»[134].
Именно в этот момент мимо открытой двери моего кабинета прошествовал отряд скованных цепью заключенных, которых последний раз в день вели в туалет. Как обычно, цепь на лодыжке одного была прикована к цепи другого; на головах были большие бумажные мешки, рука каждого заключенного лежала на плече впереди идущего. Процессию возглавлял самый высокий охранник, Джефф Лендри.
— Крис, смотри! — воскликнул я.
Кристина посмотрела и сразу же отвела глаза.
— Ты видишь? Что скажешь?
— Я уже все увидела, — она снова отвела взгляд.
Я был потрясен ее кажущимся безразличием.
— Что ты хочешь сказать? Ты что, не понимаешь? Это же лаборатория человеческого поведения, мы видим то, чего никто раньше не видел в подобной ситуации. Что с тобой? — Керт и Джаффе встали на мою сторону и тоже на нее набросились.
Ответить она не могла, потому что испытывала настоящий эмоциональный шок. По ее щекам бежали слезы. «Я ухожу. Я не поеду ужинать. Я еду домой».
Я побежал за ней, и мы начали спорить на крыльце Джордан-холла, пристанища факультета психологии. Я спросил, как же она может быть хорошим исследователем, если процедура] эксперимента вызывает у нее такие бурные эмоции. Я сказал] что десятки людей спускались в эту тюрьму, и никто не реагировал так, как она. Она была в ярости. Даже если весь мир считает, что в моих действиях нет ничего плохого, ее это не волнует. Она считает, что я не прав. Эти мальчишки страдают. Как научный руководитель, я несу личную ответственность за их страдания. Это не заключенные, не испытуемые, а мальчишки, молодые люди, которых дегуманизируют и оскорбляют другие мальчишки, потерявшие
