Еще одна причина, по которой СТЭ можно считать неэтичным, заключается в том, что мы не закончили его еще раньше, чем мы это сделали. Я должен был завершить исследование на третий день, после того как у второго заключенного случился серьезный эмоциональный срыв. Он должен был стать достаточным свидетельством того, что Дуг-8612 не симулировал свои эмоциональные реакции днем раньше. Нам нужно было остановиться, когда у одного заключенного за другим начали возникать серьезные эмоциональные расстройства. Но мы этого не сделали. Возможно, я закончил бы исследование в воскресенье, ровно через неделю, «естественным образом», если бы вмешательство Кристины Маслач не заставило меня сделать это раньше. Возможно, я закончил бы эксперимент через неделю, потому что я сам и мои верные помощники Кертис Бэнкс и Дэвид Джаффе очень устали, круглосуточно решая организационные вопросы и сдерживая растущие злоупотребления охранников.
Спустя годы я считаю, что не закончил исследование раньше, когда ситуация начала выходить из-под контроля, прежде всего из-за моего собственного внутреннего конфликта между двумя ролями: ролью научного руководителя, которому необходимо соблюдать этику исследования, и ролью суперинтенданта, стремящегося любой ценой поддерживать целостность и стабильность своей тюрьмы. Мне хотелось бы верить, что если бы роль суперинтенданта играл кто-то другой, я начал бы бить тревогу раньше. Сейчас я понимаю, что нам нужен был кто-то, обладавший большей властью, чем я, кто бы отвечал за общий ход эксперимента.
Тем не менее я чувствую себя ответственным за то, что создал условия, в которых стали возможными все эти злоупотребления, в контексте «психологии тюремного заключения». Эксперимент слишком успешно воспроизвел самые худшие элементы настоящих тюрем, и платой за его результаты стали человеческие страдания. Я сожалею об этом и до сих пор приношу извинения за то, что содействовал этой жестокости.
Относительная этика
Обычно научные исследования следуют утилитарной этической модели. Когда этические принципы допускают некие отклонения, их стандарты становятся относительными, и исследование необходимо оценивать в соответствии с прагматическими критериями. Иначе говоря, с тем, какую практическую пользу он принес. Очевидно, именно такая модель лежала в основе нашего исследования, как и в основе большинства психологических экспериментов. Но какие элементы входят в уравнение, описывающее соотношение цены и пользы? Как должна быть проведена оценка прибылей и убытков? Кто должен оценивать, стоит ли полученная польза той цены, которую за нее пришлось заплатить? Вот только некоторые из вопросов, на которые необходимо ответить, — конечно, если относительную этику вообще можно считать этикой.
Некоторые решения основаны на общепринятых мнениях — на текущем состоянии соответствующей области знаний, прецедентах, социальном консенсусе, ценностях и убеждениях отдельного исследователя, а также на уровне осознания, преобладающем в данном обществе в данное время. Научно-исследовательские институты, спонсорские агентства и правительство также устанавливают строгие правила, касающиеся любых медицинских и немедицинских исследований, связанных с функционированием человека.
Ядром этической дилеммы представителей социальных наук является ответ на вопрос, может ли данный исследователь добиться равновесия между тем, что он считает необходимым для пользы исследования с социальной или теоретической точки зрения, и тем, что необходимо для благополучия и сохранения достоинства участников исследования. Поскольку эгоистичные предубеждения исследователей могут поместить точку равновесия ближе к первому полюсу, чем ко второму, необходимы внешние наблюдатели, в первую очередь от спонсорских организаций и экспертных советов, которые стали бы омбудсменами на стороне относительно беспомощных участников исследования. Однако эти внешние наблюдатели также должны действовать в интересах «науки» и «общества», определяя, допустимы ли в
