ее признали недееспособной, но тут их ждало разочарование. Комиссия врачей признала ее полностью здоровой. Серена получила документы на женское имя, и мы вскоре обвенчались. Знаете, я часто засматриваюсь на других женщин, но никогда, даже в мечтах к ним не прикасался.
Я смотрела на женщину в патио. Четверо детей ни капельки не утомляли ее. А я сама могла уже без боли и без подавленного страдания наблюдать за чужим женским счастьем. И сочувствовать ему.
— Одно плохо — дети. Конечно, сразу было понятно, что мы усыновим. Но нам долго не давали разрешения из-за того, что Серена в юности калечила себя, да и попытки суицида… сами понимаете. Дали испытательный срок — десять лет. Но в это время моя сестра вышла замуж. Она славная девушка, но безвольная. Целиком под влиянием мужа. А ее муж — черствый и расчетливый человек. Узнав, что у нас такая беда, он велел жене возить к нам их маленького сына, оставлять на уик-энд. Я намного богаче его. Он решил, что грех не воспользоваться. Зачем мне оставлять состояние каким-то приемным детям, когда я могу назвать наследником его сына? Я промолчал. Потом ему предложили работу очень далеко от Земли, жена поехала с ним, а Фирс остался у нас. И мы к нему привыкли. У нас никто его не отбирал, Фирс называл нас с Сереной мамой и папой. И вот он погиб. А теперь у нас четверо, причем один из них юридически наш сын, а по-честному получается внук, и Серена наконец-то счастлива. Знаете, она очень заботливая мать. А я больше не мучаюсь чувством вины.
— Вы-то в чем виноваты?
— Понимаете, ей с раннего детства ставили меня в пример. У меня мальчишество было выражено очень ярко. Родители иногда страдали от моих выходок. А Толстоны восхищались. Представляете, каково мне было? Моим именем мучили замечательную девочку. И я чувствовал себя виноватым. И… я ведь тоже несвободен от предрассудков. Словом, в моем кругу мне приходилось скрывать, что моя девушка на самом деле парень. Среди моих друзей такие отношения очень жестко осуждались. Мне безразлично, а Серене пришлось бы тяжело. Ведь наша компания — это были единственные молодые люди, с которыми Серене разрешалось общаться. Обычно я забирал ее из дома, мы приезжали ко мне, занимались любовью, она переодевалась в платье, и мы шли на вечеринку. Потом она переодевалась обратно, и я провожал ее домой. Если честно, это была ужасная компания. Но я признателен парням. Как выяснилось много лет спустя, они догадывались. Но никто даже не намекнул. А Толстоны мне отомстили, конечно. Моя репутация коллекционера-вора, человека, способного ограбить даже близких, — я обязан ею Толстонам. Я по молодости недооценивал важность отношений со старшими. Когда опомнился, было поздно, передо мной закрылись все двери. Ваш босс, я думаю, умный человек, но руки он мне не подаст. Тем более что потом я все-таки принял участие в нескольких грязноватых аферах. Без крови, но что есть, то есть. Однако я ни о чем не жалею.
Мы стояли у окна и молчали. Я практически медитировала на мирную сцену в патио. Говард думал о чем-то своем.
— Вы хорошо слушаете. Я много лет хожу к психотерапевту, но не получаю облегчения. Странное дело: я получил его с вами. Мисс Берг, я могу чем-то помочь? Мне, пожалуй, немного стыдно, что я не бился за память Фирса. Он ведь даже похоронен там. Но насчет похорон — я не стану перевозить его сюда. Он любил Саттанг, хотел там жить. Индейцы верят, что хорошие люди после смерти живут в кармане у Бога. Пусть Фирсу будет удобно в кармане индейского бога. — Он вздохнул. — А вам я бы помог. Если что-то от меня зависит…
Я спокойно отвернулась от окна:
— Мистер Говард, я могла бы поговорить с вашей женой? Если можно, наедине.
Я спустилась в патио по внешней витой лесенке. Серена на миг оторвала взгляд от книги, тут же машинально проверила, чем занят ребенок в манеже. Потом попросила:
— Мисс Берг, если вас не затруднит… Я хотела бы дочитать детям эту сказку. Осталось совсем немного.
— О, не беспокойтесь.
Она продолжила чтение. Я обошла ее кресло и присела у стола, на котором серьезный мальчик клеил
