четкую линию, выверенные газончики, двери, выкрашенные в один цвет на всей улице, брусчатка вместо магистральных покрытий, и наплевать, что в щелях между камнями застревают каблуки. Улица начинается и заканчивается перекрестками с остановками маршрутов, с мелкими магазинами и кафе. И тишина.
На мне была форма старшеклассницы ближайшей частной школы. Волосы заплетены в косы, глаза затеняла длинная челка. Дик сказал, что со спины я выгляжу на семнадцать. Значит, возраст выдают глаза — так мы их спрячем. Тупоносые туфельки с ремешками через подъем стопы вызывали острое желание что-нибудь пнуть, банты на косах были созданы для того, чтобы нервно крутить их в пальцах. Обалдеть, и ведь эта девочка успела побывать княгиней Сонно, а ныне управляющая от имени князя…
Шаги за дверью. Если верить архитектурным планам, там узкая тесная прихожая, справа дверь в кладовую, слева капитальная стена, прямо — лестница. Лестница с двумя пролетами. Потом площадка, из которой есть спуск в гостиную и кухню, а дальше — еще два пролета к спальням. Санузел на первом этаже, вход строго через кухню. Есть еще черный ход: ну какой же коттедж без черного хода? Там крохотный садик, огороженный двухметровым забором. Под забором, вне поля зрения камеры слежения, прячется Василиса, сторожит «грязное» крыльцо.
Дверь открылась, на меня глянул не столько постаревший, сколько обрюзгший мужчина. Светлые волосы, типично английское длинное лицо, мягкий спортивный костюм, который многие носят вместо домашнего.
Он не играл в конспирацию, ни от кого не прятался. Когда Хьюго Брассико назвал его «осторожным», имелось в виду нечто другое. Этот респектабельный господин умел проворачивать дела так, что никто потом не хотел его убить. Ну, кроме живого товара, наверное. Но живой товар не знает, кто его покупает и продает крупным оптом.
А такие вот респектабельные господа.
— Мистер Джерри Ластин? — звонко спросила я. — Вас просят присутствовать на собрании жильцов нашей улицы. — Я протянула бумажный конверт. — Завтра в четыре часа пополудни.
— Меня? — удивился он.
Протянул руку за конвертом.
Удар в коленную чашечку, потом в бедро второй ноги, потом снизу в подбородок. Мужчина отлетел к лестнице, упал навзничь, неловко завозился. Я спокойно вошла, заперла дверь. Прижала ногтем кольцо, вызывая свою верную силовую поддержку. Раздался грохот и треск: похоже, задняя дверь была заперта. А потом с топотом примчалась собака и одним тычком мордой объяснила Ластину: рыпаться не нужно. Как, однако, приятно иметь дело с криминалитетом. Будь Ластин добрым гражданином, мне до-олго бы пришлось оправдываться за взломанную дверь и аморальные методы допроса.
Пульт охранной системы висел прямо на стене в прихожей: всего-то четыре наружные камеры. Я выдернула из него карточку записи. Все, нас с Василисой тут не было.
Я пятерней зачесала назад надоевшую челку.
— Вставай. И без глупостей. Это не собака, а киборг.
— Я понял, понял, — пробормотал Ластин и выругался.
Ноги не держали его. Кое-как он прополз в гостиную, там я выставила на середину стул и велела ему сесть. Сел. Я завела ему руки за спину и приковала к стулу наручниками. Жестом приказала широко расставить колени — поза, в которой мужчина чувствует себя беззащитным.
— Поговорим, — сказала я, взяв второй стул и усевшись на него верхом. — Можем по-хорошему, можем по-плохому. По-хорошему — ты будешь лапочкой, а я не стану тебя мучить-убивать. Ты моему имиджу не верь, я тебя собаке скормлю и не поморщусь. Собака, кстати, голодная.
Ластин покосился на Василису, развалившуюся у стилизованного под камин отопителя.
— По-плохому — ты все равно скажешь все, а потом я тебя скормлю собаке. Идет?
— По-хорошему, — решил Ластин.
— Молодец, умничка! — воскликнула я тем же тоном, каким хвалила собаку. Василиса тут же вскинулась и подошла под руку гладиться. — Расскажи мне про Салливана.
Ластин выругался и застонал. Василиса на всякий случай положила ему лапу на колено и слегка сжала
