— Тогда увидимся.
В четверть шестого Энгус отвез меня к доктору Петерсену. Когда я вошла в офис, доктор, увидев меня через открытую дверь кабинета, встал из-за стола и пожал мне руку:
— Как себя чувствуете, Ева?
— Бывало и лучше.
— У вас усталый вид, — заметил он, присмотревшись ко мне.
— Решительно от всех это слышу, — сухо откликнулась я.
— А где Гидеон? — поинтересовался доктор Петерсен.
— У него сегодня поздняя встреча, так что мы уговорились приехать порознь.
— Хорошо. — Доктор указал рукой на диван. — Значит, у нас имеется возможность поговорить наедине. Есть что-нибудь такое, что вам особенно хотелось бы обсудить до его прихода?
Устроившись поудобнее и собравшись с духом, я рассказала доктору Петерсену о нашей поездке в Северную Калифорнию и произошедших в последующую неделю необъяснимых мучительных переменах.
— Я просто в полной растерянности. Ничего не понимаю. Ощущение такое, будто у него затруднения, но мне решительно не удается до него достучаться. В эмоциональном плане он полностью от меня отгородился. Кроме того, меня беспокоит, что перемена в его поведении может быть связана с Коринн. Всякий раз, когда мы натыкались на подобную стену, это случалось из-за нее. — Я заметила, что при этих словах нервно сплетаю пальцы, вспомнила мамину привычку скручивать носовые платки и усилием воли заставила свои руки расслабиться, — Складывается впечатление, будто она имеет на него особое влияние, от которого он не в силах освободиться вне зависимости от его отношения ко мне.
Доктор Петерсен оторвал взгляд от клавиатуры:
— Он не говорил вам о намерении отменить встречу во вторник?
— Нет. — Эта новость стала для меня еще одним ударом. — Ничего не говорил.
— И мне тоже. Сомневаюсь, чтобы такое поведение было для него характерно, так ведь?
Я покачала головой. Доктор Петерсен скрестил руки на коленях.
— Временами у кого-то из вас или у обоих могут случаться небольшие возвраты к прошлому. Этого следует ожидать, учитывая природу ваших отношений. Вы сосуществуете не просто как пара, но как индивидуальности, способные составить пару.
— Однако я с этим справиться неспособна, — со вздохом вырвалось у меня. — Не могу я вот так легко меняться, меня это с ума сводит. Письмо, которое я ему послала… Это было ужасно. Все чистая правда, но ужасно. А ведь у нас бывали по-настоящему прекрасные мгновения. Он говорил мне… — Я замолчала, перевела дух, а когда заговорила снова, голос мой звучал хрипловато. — Он говорил мне ч-чудесные слова. Не хочу, чтобы эти дивные воспоминания затерялись среди множества отвратительных. Я даже думала о том, не стоило ли мне бросить все это раньше, но теперь уже не могу, хотя бы потому, что обещала ему — и себе самой — не пускаться больше в бегство. А стоять на месте и бороться до конца.
— Это то, над чем вы работаете?
— Да. Да, именно. И это нелегко. Потому что некоторые из его действий… вызывают у меня такую реакцию, какой я научена избегать. Ради собственного здравого рассудка! В каком-то смысле можно сказать, что я полупила наилучшую наводку, но это не сработало. Верно?
—А что, по-вашему, могло бы быть хуже всего? — наклонив голову набок, спросил доктор Петерсен.
— Это вы меня спрашиваете?
— Да. Каков, на ваш взгляд, наихудший сценарий?
— Ну… — Я пошевелила пальцами. — Он продолжает отдаляться, что заставляет меня льнуть к нему все сильнее, теряя представление о собственном достоинстве. А кончается все тем, что он возвращается к своей прежней жизни, а я к психотерапии, пытаясь снова вправить себе мозги.
Доктор Петерсен пристально посмотрел на меня, и что-то в его настороженном внимании побудило
