А вернувшись домой, я случайно полезла в карман и нашла листок бумаги, который он засунул туда, когда прижимал меня к себе. Небольшая карикатура на нас обоих. Себя он изобразил в виде медведя в военной форме, который обнимает меня, очень миниатюрную, с тонюсенькой талией и гладко зачесанными волосами. А внизу сделал приписку своим смешным, с завитушками, почерком: «До встречи с тобой я не знал, что такое счастье».
Лив на секунду закрывает глаза. Потом аккуратно складывает бумаги в папку. Ее мозг напряженно работает. Затем разворачивает фотокопию портрета Софи Лефевр, смотрит на ее улыбающееся лицо, лицо соучастницы. Нет, месье Бессетт, должно быть, ошибается. Разве может женщина, влюбленная в своего мужа, изменить ему, причем изменить с врагом? Нет, просто невероятно. Лив складывает фотокопию и убирает папку в сумку.
— Ну что ж, до Сент-Панкраса остался час езды. Как думаешь, ты нашла то, что искала? — сняв наушники, спрашивает Мо.
Лив пожимает плечами. Говорить ей мешает комок в горле. Черные как смоль волосы Мо разделены на зачесанные назад тонкие пряди, лицо, особенно щеки, молочно-белое.
— Ты нервничаешь по поводу завтрашнего дня?
Лив судорожно сглатывает и изображает некое подобие улыбки. Последние шесть недель она не может думать ни о чем другом.
— Учитывая, чего тебе это стоило, — продолжает Мо с таким видом, будто долго размышляла на эту тему. — Мне почему-то не кажется, что мистер Маккаферти хочет тебя подставить.
— Что?
— Я знаю кучу поганых, лживых людишек. Но он не из таких. — Мо задумчиво щиплет себя за палец и наконец говорит: — Мне кажется, что Судьба выкинула одну из своих грязных шуток и развела вас по разные стороны баррикад.
— Но он не должен был приходить ко мне ради картины.
Лив задумчиво смотрит в окно на предместья Лондона и снова чувствует комок в горле. Сидящая напротив пара в мишуре сидит привалившись друг к другу. Их руки сплетены.
Она так до конца и не понимает, что заставило ее так поступить. На вокзале Мо объявляет, что идет к Ранику. Она советует Лив не сидеть всю ночь в Интернете в поисках мутных реституционных дел и велит сунуть камамбер в холодильник, пока он куда-нибудь не делся и не провонял весь дом. Лив стоит в переполненном вестибюле вокзала, сжимая в руке пластиковый пакет с сыром, и провожает глазами направляющуюся в сторону метро маленькую черную фигурку с небрежно закинутой на плечо сумкой. Интересно, Мо говорит о Ранике слегка развязно, самодовольно, но всегда серьезно. Такое впечатление, будто в их отношениях произошел явный сдвиг.
Лив ждет, пока Мо не исчезает в толпе. Ее, словно камень, положенный для перехода через реку, обтекает поток спешащих куда-то пассажиров. И все в основном идут парами, обмениваются нежными, взволнованными взглядами, а если кто и один, то он тоже явно спешит домой, к любимому человеку. Она видит обручальные кольца, кольца, подаренные в честь помолвки, слышит приглушенные разговоры о прибытии поезда, о молоке, которое надо купить по дороге, и вопросы типа: «Ты меня сможешь встретить на станции?» Потом она, конечно, вспомнит о тех, кого тоже немало, о тех, кто страшится возвращения к своему партнеру, ищет предлога опоздать на поезд, прячется в барах. Но сейчас она не замечает уставших от жизни, несчастных и одиноких людей. Нет, сейчас вид всей этой толпы для нее словно пощечина, напоминание о ее одиночестве. Да, когда-то я была одной из вас, думает она, и уже плохо представляю, каково это — снова стать такой.
«До встречи с тобой я не знал, что такое счастье».
На информационном табло зажигается время прибытия поездов, за стеклянными витринами магазинчиков толпятся те, кто припозднился с рождественскими подарками. Возможно ли снова стать тем
