— Пригласи ее, — заглядывая ей через плечо, говорит Пол. — Жизнь ведь такая короткая.
И она, даже не успев как следует подумать, набирает номер.
— Итак, что ты делаешь завтра? — не дав Мо открыть рта, спрашивает она.
— Это что, вопрос на засыпку?
— Хочешь прийти в гости?
— И что, пропустить ежегодный бесплатный цирк у моих родителей, с испорченным пультом от телевизора и рождественским выпуском «Радио таймс»? Ты, наверное, шутишь!
— Ждем тебя в десять. Я готовлю на пять тысяч человек. И не откажусь, если кто-нибудь почистит картошку.
— Я приду, — не в силах скрыть своего восторга, говорит Мо. — И даже принесу тебе подарок. Тот, что я, по правде говоря, уже купила. Ой, но мне придется отлучиться, чтобы помочь старикам подписать открытки.
— У тебя
— Ну да. Похоже, когда ты последний раз втыкала шпажку, то здорово промахнулась.
Маленький Жан Монпелье умер от инфлюэнцы в последние месяцы войны. Элен Монпелье впала в ступор. Она не плакала ни тогда, когда гробовщик пришел за крошечным тельцем, ни тогда, когда Жана предали земле. Она продолжала вести себя внешне нормально, в установленные часы открывала бар отеля и отвергала все предложения о помощи, но, как вспоминает мэр в своих дневниках того времени, она стала «ледяной женщиной».
Эдит Бетюн, которая безропотно взвалила на себя многие обязанности Элен, описывает, как несколько месяцев спустя однажды днем в дверях появился худой, изможденный мужчина, с рукой на перевязи. Эдит, которая в этот момент вытирала стаканы, ждала, что он войдет, но он остался стоять на пороге, разглядывая бар со странным выражением на лице. Она предложила ему стакан воды, а когда он отказался войти внутрь, спросила:
— Мне позвать мадам Монпелье?
— Да, дитя мое, — произнес он дрожащим голосом. — Будь так добра.
Мадам Бетюн рассказывает, как Элен неверной походкой вошла в бар и не поверила своим глазам. Она уронила метлу, подобрала юбки и бросилась ему на шею. И закричала так, что переполошила весь город, и даже те из ее соседей, кто очерствел сердцем за годы невзгод и лишений, смахнули нечаянную слезу.
Эдит Бетюн помнит, как сидела под дверью их спальни, прислушиваясь к их сдавленным рыданиям, когда они оплакивали своего незабвенного малыша Жана. Эдит потом с горечью признавалась, что, несмотря на всю любовь к мальчику, она не смогла выдавить ни слезинки, так как после смерти матери разучилась плакать.
История гласит, что за все время, когда «Красным петухом» управляла семья Монпелье, заведение оказалось закрытым, причем на целых три недели, только один раз: в 1925 году. Местные жители вспоминают, как Элен, Жан Мишель, Мими и Эдит, никому ничего не сказав, опустили жалюзи, заперли двери и, повесив табличку «Уехали в отпуск», исчезли. Соседи слегка оторопели, местная газета получила два жалобных письма, а бар «Бланк» — дополнительный доход. Когда их стали спрашивать, где они были, Элен ответила, что ездили в Швейцарию.
— Мы решили, что тамошний воздух будет полезен для здоровья Элен, — добавил месье Монпелье.
— О, действительно, — сдержанно улыбнулась Элен. — Он такой… целительный.
А мадам Лувье написала в своем дневнике, дескать, мало того что хозяева отеля имели наглость уехать, ни с кем не простившись, за границу, так они еще этим гордились, поскольку приехали страшно