о регулярных тренировках. Но вид у нее беззащитный: она постоянно складывает руки к груди.
Наконец они подходят к его дому. Пол живет в двухэтажной квартире над кафе в районе Театрленда. Он отпирает дверь, оставив ее стоять на ступеньках.
Пол включает свет и идет прямо к кофейному столику. Убирает газеты, кружки с недопитым кофе. Смотрит на свое жилье глазами постороннего: слишком тесное, захламленное всевозможными справочниками и бесчисленными фотографиями, заставленное старой мебелью. К счастью, никаких грязных носков или сохнущего белья. Потом Пол проходит на кухню, ставит чайник, достает полотенце, чтобы она могла вытереть волосы, и с порога наблюдает, как она осторожно ходит по комнате, разглядывая книжные полки и фотографии на буфете: Пол в форме полицейского, Пол и Джейк стоят, обнявшись, и широко улыбаются.
— Это ваш сын?
— Да.
— Похож на вас. — По-прежнему прижимая левую руку к животу, она берет фотографию, где он снят вместе с четырехлетним Джейком и Леони. Он с удовольствием предложил бы ей свою футболку, но не хочет, чтобы она подумала, будто он пытается ее раздеть. — А это его мать? — спрашивает она.
— Да.
— Значит… вы не гей?
Он теряется, не может найти нужных слов и в конце концов говорит:
— Нет! О нет! Бар принадлежит брату.
— Ах так…
Пол указывает на снимок, где он в форме:
— Мундир — тоже не маскарадный костюм. Я реально был копом.
И она вдруг начинает хохотать, но это явно смех сквозь слезы. Затем вытирает глаза и смущенно улыбается:
— Простите, ради бога. Сегодня у меня тяжелый день. С самого утра не задался. Еще до того, как украли сумочку.
Неожиданно он понимает, что она и впрямь очень хорошенькая. И вид у нее беззащитный, словно кто-то снял с нее верхний слой кожи. Она поднимает на него глаза, и он поспешно отворачивается.
— Пол, у вас не найдется чего-нибудь выпить? Но только не кофе. Я понимаю, что вы, должно быть, считаете меня пьянчужкой, но один бокал мне не повредит.
Пол выключает чайник, наливает им по бокалу вина и относит в гостиную. Она сидит на краешке дивана, упершись локтями в колени.
— Не хотите поговорить? Бывшие копы чего только не слышали за свою жизнь, — протягивает он ей бокал вина. — И бьюсь об заклад, те истории почище вашей будут.
— Не совсем так, — сделав большой глоток, говорит она и внезапно поворачивается к Полу лицом: — Хотя на самом деле да. Сегодня день смерти моего мужа. Он умер четыре года назад. Умер. И те, кто и мизинца его не стоит, сейчас наперебой твердят мне, что я должна идти дальше. У меня живет девушка-гот, а я даже не могу вспомнить ее фамилии. Я по уши в долгах. И я пошла сегодня в гей-бар, потому что была не в силах оставаться дома совсем одна, и у меня стащили сумочку, где лежали двести фунтов, снятые с кредитной карты, чтобы заплатить муниципальный налог. А когда вы спросили, есть ли кто-нибудь, кому я могу позвонить, единственным человеком, способным, как мне кажется, предложить мне постель, оказалась Фрэн, женщина, что живет в картонных коробках на первом этаже нашего дома.
Пол пытается переварить слово «муж» и практически не слышит того, что она говорит.
— Ну, если на то пошло, я могу предложить вам постель, — произносит он и снова видит ее усталый взгляд. — Кровать моего сына. Она, конечно, не самая удобная в мире. Я хочу сказать, брат спал на ней, когда порвал со своим последним бойфрендом, после чего заявил, что из-за этой кровати ему теперь приходится лечиться у остеопата, — улыбается Пол и, чуть замявшись, говорит: — Но все лучше, чем картонные коробки.
