– Может, кто-нибудь мне расскажет, куда и зачем мы идем? – спросила Алена. Дедушка с папой переглянулись. Папа едва заметно кивнул.
– Алена… – начал дед. – Аленочка… Ты ведь знаешь, что мы связаны с лесом. С этим лесом.
– Связаны? – спросила она. Что еще за ересь? Она знала, что ей очень хорошо среди деревьев и листвы и плохо вдали от них. В других лесах это тоже проявлялось, но здесь, в парке, зов густой зелени казался особенно сильным… Так было всегда, и это не казалось ей чем-то особенным. Хотя она замечала, что другие люди – не такие. Вот Леша, например, боялся ночного леса… Да и днем был к нему равнодушен…
При мысли о приятеле в груди вдруг стало тяжело, сердце забилось сильнее и ноги едва сами не понесли ее прочь. Интересно, где он сейчас? Ждет ее у подъезда? Названивает на мобильный, который эти изверги не дали взять с собой? Или уже на дискотеке? Может быть, даже не один – с Таней Столярчук или… Нет, нет, чушь. Он совсем не такой!
– Что вы имеете в виду, Дмитрий Егорович? – спросила она. К деду Алена обращалась исключительно на «вы»: они редко виделись, хоть и жили совсем близко. Дедушка молчал. Где-то в листве нечто, напуганное звуками шагов, зашуршало и убежало прочь. Аллея с пустыми скамейками и мертвыми фонарями растворилась в опавшей листве. Дальше был лес.
– Что, дедушка? – повторила Алена.
И тогда Дмитрий Егорович рассказал. Его голос был спокойным и мягким, как тихий шелест падающих листьев. И пока он говорил, ее охватило недоверие, затем гнев и в конце концов отчаяние. А затем пришла дрожь, и слезы удержать было уже невозможно. Когда отец подошел и обнял ее, Алена уже плакала навзрыд, и стрелки, на которые ушло столько времени и сил, черными ручейками потекли по щекам.
Казалось, они будут идти бесконечно. Парк был осколком огромного древнего леса, окружавшего когда-то город с юга, и его сердцевина оставалась нетронутой человеком, несмотря на подступавшие со всех сторон жилые массивы. Прекрасный островок первобытности, где вместо гула машин шумит листва и поют птицы… Все это было всегда…
И все это закончится завтра.
Алена вспомнила, что весть о грядущей вырубке парка была для нее печальной новостью, но всего лишь новостью, не горем. Раньше.
До рассказа дедушки.
А теперь… Теперь…
Она вновь зашлась в рыданиях, но на этот раз никто не пытался ее утешить, и она быстро затихла, осознав, что у всех остальных то же горе, что и у нее.
Но, черт возьми, ей же всего шестнадцать! У нее только…
– Неужели нельзя ничего сделать?! – закричала она.
– Да, Саша, неужели совсем нет надежды? Может, все-таки можно как-то остановить вырубку или… – поддержала ее мама.
– Все решено, – отрезал папа. – Им плевать на все эти суды, протесты и так далее… Завтра парк вырубят. Ну, кроме клочка вдоль проспекта. Ничего уже не поделать.
– Господи… – шептала мама. Дедушка продолжал идти молча; иногда Алена слышала его сиплый кашель. Понимая, как мало осталось времени, она погрузилась в воспоминания. Вот они на дне рождения Вики Самойловой… Вино, группа «Кино», все как всегда… Потом сигареты на балконе, и разговор, и поцелуй… Черт, да она только и успела, что узнать, какие книги он читает… Она и не думала, что кто-то, кроме нее, их открывает… А теперь…
– Ничего… Все у него будет хорошо… – сквозь слезы шептала она. Рука сама нашла в сумочке сигареты.
– Прекрати… – устало прошептала мама, услышав щелчок зажигалки.
– Оставь ее в покое, пусть дымит, – тихо сказал дед и, будто из солидарности, тоже
