Хенлин печально глянул в свой бокал, который как-то незаметно опустел, налил его доверху и шумно отпил.
– Ну а когда бедолаги заколдованные так передрались между собой, что аж нескольких убили насмерть, тут уж бабье наше не выдержало. Собрались и пошли из города ее выгонять. Но опоздали – сгинула Эльма.
– Ушла?
– Может, и ушла. А может, и самоубилась. Лучше бы даже так. Грех, конечно, смертный, – торопливо добавил хозяин таверны, вспомнив, что говорит с рыцарем езуитов, представителем святой Экклезии, и осенил себя крестным знамением. – Но, думается мне, уж лучше в аду гореть за самоубийство, чем столько беды вокруг себя сеять, а, господин Рандар?
Рыцарь почему-то отложил недоеденный ломоть хлеба и отставил бокал с вином.
– А жених ее что?
– А что жених? Бегал, конечно, поначалу, суетился, от влюбленных отбивался, они ж в нем своего самого главного врага видели. А потом тоже сгинул. Небось надоело ему это все… Зато любовь у них, вишь ли, настоящая была, ненаколдованная, – презрительно протянул Хенлин. – А чуть прижмешь – и правда сразу наружу лезет.
– И что это за правда? – прищурил серые глаза рыцарь.
– Да то, что не было там никакой настоящей любви. Наверняка Асвиг и жениться на ней надумал, только чтоб перед дружками похвастать. Уж больно хороша была девка, а так – смотрите, мол, все ее хотели, а получил я! Еще бы, на красавиц-то все охочи, и все о любви говорят. А была бы Эльма обычная лицом, ну, вроде Нессы, и не подумал бы он жениться.
Рандар нахмурился:
– А Несса? Ее тоже из города выгнали?
– Нет, она по-прежнему с отцом живет, никто ее не выгонял. Да и за что? Это ж не она одним только взглядом мужиков с ума сводила.
– И правда, за что? – как-то странно хмыкнул рыцарь, чуть склонил голову и задумчиво провел рукой по щетине на подбородке. – А ведьму она где нашла? Или у вас местная есть?
Глаза Хенлина забегали.
– Не знаю, господин, – соврал он. Под проницательным взглядом Рандара смутился сверх меры и, чтобы быстрее отвлечь рыцаря от своей лжи, спросил первое, что пришло на ум: – А вам-то Эльма зачем?
И тут же прикусил себе язык. Нашел, кому вопросы задавать, – «мечу езуитов»! Не его это ума дело. Ищут и ищут.
Но слово уже вылетело – не воротишь.
Рандар не пошевельнулся, не изменился лицом. На лбу по-прежнему две глубокие складки, брови чуть сведены, маленький шрам на правой скуле и холод в серых глазах. Но что-то нагнеталось, невидимое, словно гроза в небе, и хозяин таверны мгновенно взмок.
– Простите, господин, ляпнул, дурак, не подумав, – промямлил он.
Рыцарь ничего не ответил. Резко поднялся, отчего на миг взметнулся плащ, явив серебряное оголовье меча на боку, и пошел к выходу. В дверях остановился, обернулся, поднял руку – и Хенлин обмер от ужаса. Но Рандар всего лишь прощался – резко начертил в воздухе крестное знамение и бросил:
– Крест стоит.
– Воистину стоит, – непослушными губами прошептал хозяин таверны, когда за рыцарем захлопнулась дверь.
Несса выглядела так, словно оправлялась от тяжкого недуга, – впалые бледные щеки, тусклые блеклые волосы, воспаленные, обведенные кругами глаза. Растрепанная, она не вызывала ни сочувствия, ни жалости – только брезгливость.
При виде езуитского знака на шее Рандара Несса не выказала ни испуга, ни раскаяния. А услышав
