касался, наверное, тысяч людей, но ни разу не встречал ничего, сравнимого с черным пятном в помыслах той женщины. Много лет спустя мне снились кошмары, мне виделись убийства, совершенные с расчетливостью садиста, лица, кричащие или окаменевшие от ужаса, мужчины, женщины, дети. И края, где я никогда не бывал, языки, которых я не понимал. Я думал, что схожу с ума, пока не осознал, что она оставила во мне часть своих воспоминаний, то ли по небрежности, то ли преднамеренно. Со временем большинство из них потускнело. Но я и теперь порой просыпаюсь по ночам с криком, и жена обнимает меня, пока я плачу.
– Кто она была? – спросил Ваэлин. – Откуда явилась?
– Имя, которое произнес переводчик, было фальшивым, я это почувствовал еще до того, как услышал ее песнь, а воспоминания, которые она мне оставила, не содержали никаких намеков ни на имя, ни на семью. Что касается того, откуда она родом, в те времена для меня это ничего не значило, однако же посланцы передавали приветствия от верховного совета Воларской империи. И все, что я с тех пор узнал о воларцах, заставляет сделать вывод, что там она чувствовала себя как дома.
– И что, вы так и сделали? Сказали королю-торговцу, чтобы он отверг их предложение?
Ам Лин кивнул.
– Я не колебался ни секунды. Да, я был потрясен, однако ненависть моя не угасла. Я сказал ему, что эти люди полны лжи, что их замысел состоит в том, чтобы истратить его средства и сберечь свои собственные. На самом деле, я почти не понял, что они предлагали и лгут они или говорят правду. Но он, однако, как всегда, поверил мне на слово.
– И она сдержала свое слово?
– Поначалу я решил, что она меня обманула. Лол-Тан дал им ответ на следующее утро, они взошли на свой корабль и отплыли восвояси. Лол-Тан, по всей видимости, пребывал в добром здравии, и все говорило о том, что он пребудет в нем еще долго. Меня терзали разочарование и страх. Я впервые солгал королю-торговцу. Разумеется, это станет известно, и меня ждет мучительная смерть. Миновал месяц, который я провел в тревоге и попытках скрыть свой страх, и тут Лол-Тан начал медленно угасать. Поначалу это была сущая безделица, не сильный, но неотвязный кашель, о котором, разумеется, никто не смел даже упомянуть. Потом король принялся бледнеть, руки у него стали трястись, еще несколько недель – и он принялся кашлять кровью и бредить. К тому времени, как король умер, это был истощенный мешок костей, который не помнил даже собственного имени. Мне его было ничуть не жаль.
Разумеется, у короля был наследник. Третий его сын, Мах-Лол. Двух старших братьев тихо-мирно отравили в юности, когда сделалось ясно, что они не наделены отцовской деловой хваткой. Мах-Лол был истинный сын своего отца: чрезвычайно умный, великолепно образованный, наделенный всей хитростью и безжалостностью, которые нужны, чтобы усидеть на троне короля-торговца. Но, к великой моей радости, о моем даре он не подозревал. Болезнь Лол-Тана не дала ему уведомить сына о моей истинной роли при дворе. С точки зрения Мах-Лола, я был всего-навсего секретарь, пользовавшийся необычайным доверием, а для этой роли у него был свой человек. Меня сделали счетоводом при дворцовых кладовых, переселили из роскошных апартаментов в комнаты поскромнее и назначили жалкую долю того жалованья, что я получал прежде. По всей видимости, ожидалось, что, лишившись царственных милостей, я покончу жизнь самоубийством от такого позора, как поступили многие из слуг Лол-Тана, сделавшихся теперь лишними. А я вместо этого просто ушел, сказав стражнику у дворцовых ворот, что меня отправили в город с поручением. Стражник на меня почти и не взглянул. Мне был двадцать один год, и впервые в жизни я был свободен. Это был счастливейший момент в моей жизни.
Свобода изменила мою песнь: она расправила крылья, ища всего диковинного и нового. Я прошел вслед за ее мелодией через все владения Мах-Лола и вышел за их пределы. Песнь привела меня в мастерскую каменотеса, жившего в деревушке высоко в горах, и мастер, не имея ни сыновей, ни учеников, взялся учить меня своему ремеслу. Думаю, его тревожило то, как стремительно я все схватывал, не говоря уже о необыкновенном качестве моей работы, и он, похоже, вздохнул с облегчением, когда сделалось ясно, что учиться мне у него больше нечему, и я отправился дальше.
Песнь привела меня в порт, я сел на корабль и отправился на восток. Следующие двадцать лет я
