– Дженнис погиб.
В его голосе не было слышно никаких чувств, и от этого мороз продрал по коже. Баркус был из тех мальчиков, которые всегда испытывают какое-нибудь чувство, будь то радость, гнев или удивление, оно всегда было при нем, написанное у него на лице крупными буквами и отчетливо слышное в голосе. А тут не было ничего, голый факт.
– Я нашел его примерзшим к дереву. На нем не было плаща. Думаю, он сам этого хотел. Он был сам не свой с тех пор, как погиб Микель.
Микель, Дженнис… Сколько их будет еще? Останется ли под конец хоть кто-нибудь? «Мне следовало бы разозлиться, – подумал Ваэлин. – Ведь мы всего лишь дети, а эти испытания нас губят». Но злости он не испытывал – только печаль и усталость. «Отчего я не могу их ненавидеть? Отчего я не чувствую ненависти к ордену?»
– Ложись спать, Баркус, – сказал он другу. – Утром мы возблагодарим нашего брата за прожитую жизнь.
Баркус содрогнулся и обхватил себя за плечи.
– Я боюсь того, что могу увидеть во сне.
– Я тоже. Но мы члены ордена, а значит, с нами Вера. Ушедшие не хотят, чтобы мы страдали. Они посылают нам сны, чтобы руководить нами, а не чтобы причинять нам боль.
– Я был голоден, Ваэлин! – В глазах у Баркуса сверкнули слезы. – Я хотел есть, и я даже не подумал о том, что бедный Дженнис мертв, и как же нам будет его не хватать, и все такое. Я просто принялся рыться в его одежде, надеясь отыскать что-нибудь съестное. У него ничего не было, и тогда я проклял его, проклял своего погибшего брата.
Ваэлин сидел растерянный и слушал, как Баркус плачет в темноте. «Испытание глушью, – думал он. – Испытание сердца и духа. Голод проверяет нас на прочность – всех по-разному».
– Ты же не убил Дженниса, – сказал он наконец. – Нельзя проклясть душу, что присоединилась к Ушедшим. И даже если наш брат тебя слышал, он понял, что испытание было слишком тяжким.
Уговаривать Баркуса пришлось долго, но примерно час спустя он все же лег в постель – усталость пересилила горе и взяла свое. Ваэлин снова улегся в постель, зная, что теперь ему не уснуть и на следующий день он будет неуклюжим и бестолковым. «Завтра мастер Соллис снова примется лупить нас розгой», – сообразил он. Мальчик лежал без сна и думал об испытании, о погибшем товарище, о Селле, об Эрлине и о Макриле, который плакал, как только что плакал Баркус. Есть ли в ордене место подобным мыслям? Внезапная, непрошеная мысль явилась и поразила его: «Вернись к отцу, и ты сможешь думать что хочешь!»
Он заворочался в постели. Откуда она только взялась? «Вернуться к отцу?»
– Нет у меня отца!
Ваэлин не заметил, что сказал это вслух, пока Баркус не застонал и не принялся метаться во сне. Каэнис на другом конце комнаты тоже забеспокоился, тяжело вздохнул и натянул одеяло на голову.
Ваэлин глубже забился в кровать, ища утешения, заставляя себя заснуть, цепляясь за мысль: «Нет у меня отца!»
Глава четвертая
Пришла весна. Занесенное снегом тренировочное поле потемнело и покрылось густой зеленой травой, а мастер Соллис все мучил их своими наставлениями. Их умения росли вместе с синяками. Ближе к концу месяца онасур у них начались новые занятия: подготовка к испытанию знанием под руководством мастера Греалина.
Каждый день они толпой спускались в похожие на пещеру подвалы и там слушали его повествования об истории ордена. Говорил Греалин хорошо: он был прирожденный рассказчик. Перед ними, как наяву,
