– Да и нам всем повезло, – как всегда, оставил за собой последнее слово шустрый танкист Вася Дергач. – Если бы штурвал и приборы разнесло, мы бы ход потеряли и крутились бы на месте. Тут бы нас и пустили ко дну раков кормить. А они на глубине крупные, схарчили бы весь экипаж без остатка.
Врач, осмотрев контуженного мичмана Морозова, приказал было и его оставить для лечения. Николай наотрез отказался:
– Руки-ноги целые, а я лечиться завалюсь.
– Башка поважнее, чем руки-ноги, – буркнул врач. – Неизвестно, что за сотрясение у тебя. Полежать все равно придется. Недолго, не переживай. Дня три-четыре.
– Доведу катер до стоянки, доложусь командиру и вернусь. Ребята на бричке привезут.
– Смотри, – недоверчиво хмыкнул военврач. – С головой не шутят.
Часом позже получил тяжелое повреждение бронекатер «Прибой». Тяжелый снаряд, взорвавшись рядом, проломил борт и убил наповал матроса из палубной команды. В извилистую трещину хлынула вода. Навели пластырь, насосы работали на полную мощность, но судно все сильнее погружалось в воду. Командиру катера мичману Ивану Батаеву удалось буквально на последнем издыхании довести полузатонувший катер до берега.
Происходило это у Красной Слободы, которую постоянно по ночам обстреливали. Пока укрепляли пластырь, откачивали воду, снаряд взорвался неподалеку и тяжело ранил троих моряков, один из них к утру умер.
Черный день для дивизиона. Вышли из строя сразу два катера, трое моряков из команды погибли, двое получили тяжелые ранения. Сколько раненых погибло в трюме «Верного», подсчитать не успели, но не меньше десятка. «Прибой» вез пополнение, полторы сотни красноармейцев, но им повезло больше. Прямого попадания не случилось, и пострадали от удара лишь несколько человек.
Николай Морозов в санбат ложиться не хотел, но позвонил врач и сообщил Кращенко, что командир бронекатера «Верный» уклоняется от лечения.
– У него контузия. Снаряд едва не впритирку с головой прошел. Везите его срочно к нам. Ведь обещал, но не явился. Ей-богу, как дети!
Кращенко вызвал Морозова и, не задавая вопросов о самочувствии, приказал:
– Отправляйся в санбат.
– Нечего мне там делать, – резко отозвался Морозов.
– Может, и нечего, – усмехнулся командир дивизиона. – Но если врачу на контузию жаловался, то сам с ним и объясняйся. Чтобы не было жалоб, мол, командир черствый, о раненых не заботится.
– Есть отправляться в медсанбат, – козырнул Морозов и, резко повернувшись, шагнул к двери блиндажа.
Его заметно качнуло. Мичман с трудом удержал равновесие и вышел.
– Притворяется, – уверенно отметил Кращенко.
– Похоже на то, – отозвался комиссар дивизиона Малкин. – Ранений или синяков от ушибов не видно. Хоть и храбрится, но страху, видно, натерпелся. Решил в тылу отлежаться.
– Батаев на «Прибое» под шестидюймовый «чемодан» угодил, катер почти надвое перешибло. Люди погибли, а он молодец, хоть ползком, но до базы добрался и ни в какой санбат не просится.
За эту неделю старшина второй статьи Костя Ступников, да и все остальные из прибывшей группы поняли, на какой тонкой нитке висит судьба сражающегося Сталинграда. Нигде в газетах не писали, что город практически занят врагом, а линия обороны проходит по берегу. Тыл, без которого не может сражаться ни одна армия, находится на другом берегу Волги.
И не в каждом месте можно было пересечь широкую гладь реки. Немцы прорвали в нескольких местах оборону и оседлали отдельные участки берега. Теперь они наносили удары по нашим частям с флангов, тесня и сжимая позиции. А по кораблям, подвозившим подкрепление и боеприпасы, вели огонь прямой наводкой, порой из автоматов и винтовок, не говоря о более тяжелом оружии.
Переправы осуществлялись на отдельных, выбранных опытными моряками участках, и долгих осенних ночей не хватало, чтобы обеспечить сражавшуюся армию всем необходимым. Флотилия несла потери.
