Железный шип

черной слюной. Глаза у них горели желтым, как у прокторских воронов, но этими дьяволами двигали не эфир и шестерни, их вел голод, удовлетворить который могла лишь живая плоть.

Кэл вопил что-то, снова и снова, но сквозь всепоглощающую муку, охватившую меня, я не могла разобрать его мольбы. Передо мной, отцепившись от потолка и извернувшись в воздухе всем своим омерзительно лоснящимся телом, приземлился вожак стаи. Коренастый, со сплющенным, как морда мопса, лицом, он поднялся на задние лапы, глубоко втягивая ноздрями воздух. Его рот растянулся в ухмылке, и он залопотал, обращаясь к товарищам:

— Эта пахнет свежим мясом. Кожа белей, чем у мертвеца.

Страх перехватил мне горло, из глаз от боли текли слезы. Язык у гуля заплетался, как у пьянчужек на последней вечерней рейсовке в город, но сам звук человеческой речи, исходившей из этой ощеренной пасти, всколыхнул во мне куда больший ужас, чем любая из встреченных прежде вирусотварей. Гули не были безмозглыми существами вроде шогготов: из бесчисленных светолент и лекций я помнила, что они умело охотятся стаей, и сейчас они загнали нас в угол.

— Дай и мне попробовать, Кожедер. — Худущий гуль с пятнистой шкурой проскользнул вперед. — Столько времени в клетке. Столько времени никакого живья.

— Отвали, ты! — Тот, кого назвали Кожедером, отшвырнул выскочку лапой размером с хорошую тарелку. — Для тебя только потроха, от которых несет смертью. Нежное мясо мне.

Перед глазами у меня все плыло, и я вжала запястье в лоб, пытаясь хоть как-то утишить боль. На фоне скрежещущих, гортанных взрыкиваний гулей что-то холодное разрасталось у меня в голове, грозя вот-вот лопнуть. Черные водовороты встали перед мысленным взором, дыхание пресеклось. Наверное, сейчас я потеряю сознание и очнусь уже среди фигур, блуждающих в тумане, среди трупососов. Или, может быть, попаду прямиком в звездную обитель Р'льех, к Древним. Так или иначе, ледяное понимание того, что сейчас я перестану существовать, пронизало меня сквозь боль, и в голове отчаянно забилась одна- единственная мысль — выжить.

Я услышала размеренное тиканье, механическое биение собственного сердца, с каждой секундой ускоряющееся, тогда как все вокруг от охвативших меня боли и ужаса словно замедлилось, стало размытым и обесцвеченным.

Тик-тик-тик. Так. Внутри все замерло, будто накрепко схваченное льдом. С совой в библиотеке было не так — там внезапная вспышка Дара буквально рванула, оставив после себя кровоточащую дыру. На долю секунды я словно умерла, и что-то, жившее во мне и до сих пор молчавшее, развернулось, обволокло мой разум и сдавило. Потом Дар расплавленной рудой вскипел во мне, и я дала ему разлиться по всему телу. Железо решетки стало единым с железом в моей крови, шестерни управляющего механизма завертелись у меня в голове, но в этом не чувствовалось ни безумия, ни боли, ничего похожего на лихорадку после укуса шоггота.

Я словно надела механические крылья и тут же выучилась на них летать. И вновь прозрела. Воздух как наждаком ободрал горло и ворвался в мои горящие легкие, будто я только что вытащила голову из-под воды. Боль ушла, сменившись морозным покалыванием, — так же было, когда я переступила ведьмино кольцо. Магия бушевала у меня в крови, Дар настойчиво рвался на свободу.

Гули рычали, их голодные пасти были всего в нескольких дюймах от моей плоти. Я чувствовала леденящий холод, а пальцами словно касалась железа, хотя под ними не было ничего, кроме воздуха. Вдох, выдох, и я ощутила, как отвечают мне защитные механизмы Грейстоуна в туннеле.

Протестующе завизжали ржавые шестеренки, и позади гулей лязгнула решетка. Голова Кожедера, самого массивного из всех, мотнулась назад, как на шарнирах.

— Что тут творится? У меня в крови словно пожар!

Не то. Твари все еще оставались в туннеле со мной и Кэлом и могли причинить нам вред. Копье моего Дара, выдвинувшись, протянулось вперед и щупало повсюду вокруг шестерни и железные зубья, только и ждавшие своего часа. Я спустила их, и, с пронзившей мою грудь и сердце мучительной болью, в стонах и