застрявшее у него внутри.
– Вытащи! – прохрипел он, заваливаясь на мужика, но тот, нащупав свободной рукой дверь, открыл ее и вытолкнул Николая наружу.
Убедившись, что тот рухнул между вагонами на шпалы, мужик злорадно усмехнулся и почесал пальцем с обломанным грязным ногтем лучи солнца на правой руке.
Что было для тяжелого поезда хрупкая человеческая плоть? Его даже не тряхнуло, когда он перемалывал колесами тело Николая, оставляя за собой на шпалах дымящиеся на морозе куски кровоточащего мяса.
На четвертый день Федор разбудил Леонида рано утром.
– Подымайся, голубь, пора собираться в путь-дорогу, – сказал он, потормошив Леонида за плечо.
Леонид тут же вылез из теплой постели и, чувствуя необычайную бодрость и возбуждение, пошел умываться.
После завтрака Федор принес два рюкзака и начал упаковывать в них банки с тушенкой-сгущенкой, сухари, чай и прочую снедь, которая им понадобится в их неизвестно насколько рассчитанном по времени разведпоходе.
– Я позвонил в Крутояр, – сказал Федор, бросив короткий взгляд на Леонида. – Поезд в сторону приисков уходит завтра утром, нам нужно быть на месте сегодня к вечеру. Ехать придется быстро. У тебя есть с собой какая-нибудь другая одежка?
Леонид открыл сумку и показал ее содержимое.
– Ясно, это только для Домбая годится, – ухмыльнулся Федор. – Однако мы с тобой не на лыжную прогулку идем. Там, может, и в снегу полежать придется… А в этом на тебя не только корочун нападет, но и светиться будешь издалека. Ладно, сейчас принесу тебе свое, больше подходящее для нашего дела…
Через несколько минут он вернулся с ворохом одежды, и когда Леонид облачился в теплые штаны защитного цвета, камуфляжную куртку с подстежкой из волчьего меха и валенки, Федор одобрительно сказал:
– Ну вот, теперь ты не будешь отличаться от обычного охотника.
– Но на снегу-то все равно буду выделяться, – заметил Леонид.
– Будешь, но по-другому, по-свойски, – ответил Федор.
Леонид не понял, что тот имел в виду, но промолчал. Подумав, он, следуя «закону улитки»: «Все свое – ношу с собой», переложил во внутренний карман новой куртки завернутые в полиэтилен их с Есенией загранпаспорта, ее письмо и пачки с долларами.
Через полчаса они забрались в уже прогретый «козелок» Федора.
Зухра лаяла и рвалась с цепи, не желая смиряться с тем, что хозяин уезжает.
– А как же она? – спросил Леонид, глядя на беснующуюся собаку.
– Покормят, не боись! – усмехнулся Федор.
– Да разве она кого-нибудь к себе подпустит? – недоверчиво посмотрев на свирепую морду Зухры, спросил Леонид.
– Хозяйку ее мамки подпустит, она ее знает, та пахнет знакомо.
– Хорошо, а то ведь мы неизвестно насколько уезжаем… – сказал Леонид и вновь почувствовал азарт и возбуждение, объясняя это себе тем, что он выходит на финишную прямую, отделявшую его от Есении.
Он жаждал, как можно скорее, разорвать грудью финишную ленточку и прижать к себе женщину, которую так и не смог, как ни старался, забыть все эти долгие годы разлуки…
Круглов так и не смог уснуть.
После посещения Есении он приехал к себе и, завалившись в кабинете на кожаный диван, пролежал с открытыми глазами до самого утра.
Услышав, как по поселку заходили люди, спешащие на работу, он встал и, ополоснув лицо ледяной водой, потянулся. Предстояло еще несколько часов ожидания, но он умел ждать, кроме того, ему было, чем заняться.
Он выгреб содержимое из ящиков стола, и принялся перебирать его, откладывая лишнее. Скоро на комплексе начнется круговерть с разбирательством по поводу исчезновения Лёни, будет прислана комиссия. После этого его, наверняка, возьмут под наблюдение, нужно быть готовым ко всему.
Приведя к часу дня в порядок все бумаги, Круглов заказал себе обед в кабинет, не желая уходить далеко от телефона.
Обед ему из столовой доставила красивая и расторопная Клава, с которой он уже несколько раз переспал по случаю.
Постучав, она приоткрыла дверь и, кокетливо спросив: «Можно?», вкатила тележку.
«Обслуживание здесь на высоте, не хуже, чем в „Хилтоне“, – подумал Круглов, глянув на часы – со времени его звонка-заказа не прошло и пяти минут.
– Заходи, Клава, – пригласил он девушку, с интересом окидывая взглядом ее пышные формы.
– Вам здесь накрыть или в комнате отдыха? – игриво спросила она.
Почувствовав неожиданно нахлынувшее возбуждение, Круглов молча закрыл дверь на ключ и, подойдя к Клаве, потянул ее в маленькую боковую комнатку, где был диван, на ходу расстегивая пуговицы на ее форменном белом халате.
– Сергей Сергеевич, мне сейчас нельзя, я могу залететь… – попыталась, было, возразить Клава, но потом сама придвинулась к Круглову, прерывисто задышав.
Распахнув ее халат, Круглов оглядел открывшееся ему роскошное тело и подтолкнул Клаву к дивану. Та упала навзничь, отчего взгляду Круглова предстали не только ее большие налитые груди и живот, но и пушистый лобок, по цвету напоминавший ворох пшеницы, который ему нравилось трепать «за загривок».
«Нельзя говоришь, а чего же ты ко мне без трусов приперлась? Чай не лето…» – усмехнулся про себя Круглов и провел рукой по ее уже увлажнившемуся лону. Клавдия, откинувшись на спинку дивана, охнула и подалась бедрами навстречу его руке, глядя на Круглова жадными, полными страсти, глазами.
Круглов даже не стал снимать брюки, а просто расстегнул их и, высвободив из них свою самую возбужденную часть, сел на диван рядом с Клавой.
– Ну, давай, иди ко мне… – позвал он ее.
Она вскочила, нависла над ним, уперлась широко разведенными коленями в диван и, обхватив руками Круглова за плечи, медленно опустила свои бедра на его подрагивающее в ожидании естество.
Почувствовав, как ее тело жарко приняло его, Круглов прикрыл глаза. Он сидел неподвижно, чувствуя, как распалявшаяся Клава неистовствует над ним, все быстрее насаживаясь на его плоть, и лишь, ощутив приближение конца, сделал несколько движений ей навстречу.
В самый последний миг он вдруг представил на месте Клавы Есению и, сжав зубы, выплеснулся в нее, рыча, как зверь, от наслаждения.
Клава поморщилась от боли, когда он словно тисками стиснул ее бедра, заставляя замереть на нем.
– Есения… – зарываясь лицом ей в грудь, выдохнул он.
Клава оскорбленно отпрянула. Расцепив объятия Круглова, она вскочила и, всхлипывая, торопливо натянула халат, после чего выскочила за дверь, даже не вспомнив о том, что была обязана накрыть на стол.
А Круглов опустошенно остался сидеть на диване, переживая происшедшее. У него не было сил даже застегнуться. Перед глазами стоял четкий образ Есении, не давая успокоиться его все еще налитой плоти.
Круглов с яростью сжал промежность ладонью, пытаясь избавиться от наваждения, но морок уходить не желал, а наоборот вдруг ожил, задвигался, представ перед изумленным Кругловым Есенией с искаженным от страсти лицом, запрокинутой головой и выгнутым в талии телом. Чувствуя, как от этой картинки в пах хлынула новая волна возбуждения, Круглов откинулся на спину и стиснул рукой свою вздыбившуюся плоть. Онанировать он прекратил еще в юношеском возрасте, считая это ниже достоинства настоящего мужчины, но сейчас, как в отрочестве, он неистово задвигал рукой, цепляясь внутренним взором за помрачающую его сознание картинку. Разыгравшееся воображение начало быстро дорисовывать ее – вот он вылизывает лоно Есении, терпко пахнущее смородиновым кустом после грозы, целует и кусает ее полные груди, а вот уже и грубо вторгается в ее тело. Последнее видение, когда он увидел, как его плоть погружается между темных завитков, окончательно добило его. Забившееся в оглушающем оргазме тело исторгло такую мощную струю семени, что его капли достигли даже лица Круглова, оросив одежду на груди. Круглов вскрикнул и без сил распластался на диване.
Неожиданно послышался стук в дверь кабинета.
«Кого это там принесло?» – простонал Круглов, обессиленно поднимаясь и пытаясь привести себя в порядок.
– Сергей Сергеевич, вы здесь? – раздался голос Граховского.
– Здесь, Генрих Модестович! – отозвался Круглов. – Проходите, я сейчас, – он склонился над раковиной, споласкивая разгоряченное лицо.
– Это не от вас ли Клава выскочила, как ошпаренная? – с любопытством спросил Граховский, появляясь на пороге комнаты отдыха.
– Не обращайте внимания, женские капризы! – отмахнулся Круглов, вытираясь. Многолетняя выдержка позволила ему взять себя в руки и быстро переключиться на прозу жизни. – Хорошо, что вы здесь, я как раз хотел с вами поговорить.
– Я тоже, – возбужденно поблескивая глазами, сказал Граховский, садясь в кресло.
– А что случилось? – спросил Круглов, внимательно посмотрев на него. – Вы обедали? Я голодный как волк и, если не возражаете, начну есть.
– Ешьте, ешьте, я уже, – торопливо ответил Граховский и хитро посмотрел на Круглова. – А вам, кажется, плясать скоро придется…
– Это еще почему? – удивился Круглов. – Я писем не жду, – и вдруг замер, осененный догадкой, – вы хотите сказать…
– Да, да, да! – воскликнул Граховский. – Конечно, это еще не точно, но похоже, что Есения Викторовна все-таки попала в интересное положение…
Круглов ошеломленно опустился на стул.
– Но когда? Ведь вы же только две недели назад возобновили опыты с ней? – воскликнул он, не в силах поверить, что то, чего он так ожидал, – свершилось.
– А для этого, голубчик, не нужно много времени, просто один раз попали в цель… Теперь нужно ждать, чтобы «прижилось», – усмехнулся Граховский.
– Но откуда у вас такая уверенность? Ведь еще слишком мало дней прошло, – продолжал допытываться Круглов.
– Это верно, все еще может случиться, поэтому мы и должны срочно положить Есению Викторовну в клинику, во избежание волнений и других отрицательных факторов, – ответил Граховский.
Круглов лихорадочно соображал. Если Граховский сегодня решит принимать меры, пропажа Лёни сразу же обнаружится. А Николай еще не позвонил…
Круглов молча поднялся, открыл шкаф и, достав оттуда початую бутылку коньяка, плеснул его в две рюмки.
Поставив одну рюмку перед Граховским, он поднял свою и спросил:
– Крестным будете?
