Она попыталась придумать что-нибудь такое, что моментально поставило бы наглеца на место, но, увы, в голову ей так ничего и не пришло.
— Может, все-таки поедем? — не выдержала она.
— Ну, если ты настаиваешь, — ответил Дэвид. — Но мне почему-то кажется, что ты еще не прониклась сочувствием к испытываемому мною в данный момент неудобству.
— Пожалуй, ты прав, — призналась она и от души рассмеялась.
Он быстро обнял ее и, несмотря на свое “нетрезвое” состояние, сел на мотоцикл. Аннемари крепко обхватила его за талию и они сорвались с места. Ей с каждой минутой все больше и больше нравилось кататься. Как это здорово — прижавшись к Дэвиду, проноситься под тенистыми кронами, мимо аккуратно выстриженных лужаек, оград, мимо пламенеющих азалий — все это заставляло ее по-новому взглянуть на знакомые, любимые с детства места, которые она видела едва ли не каждый день своей жизни.
И дело не только в ощущении полной свободы, которое дарила эта прогулка. В эти мгновения Аннемари словно смотрела на родные места глазами Дэвида. Она показала ему все высоты, куда обычно водят туристов, — оттуда открывался вид даже на Северную Каролину. Вместе они посетили Торговую факторию Мейберри, где Дэвид мог полюбоваться старинными вещицами в антикварной лавке и побеседовать с местными старожилами. Те сидели снаружи в теньке, и все дивились, почему это приезжих так интересует самая заурядная дребедень. А затем Дэвид отвез Аннемари домой, и она показала ему усадьбу Уортов — всю, до последнего уголка, чтобы он мог по достоинству оценить изобретательность ее предков.
Дэвид расхаживал от одной постройки к другой, стараясь угадать, что перед ним такое, после чего выслушивал объяснения Аннемари. Он с первого взгляда узнал криницу, которая когда-то играла роль холодильника, однако при виде коптильни долго не мог сообразить, что перед ним.
— Для заготовки окороков кто-то использовал соль, кто-то — соль и перец, а кто-то буру, — поясняла Анни. — А вот прапрабабка Уорт — сразу и соль, и патоку, да еще черный и красный перец. Для того чтобы купить приготовленную ею ветчину, народ съезжался со всей округи, за десятки миль отсюда. Дымящийся огонь, разведенный из зеленых щепок дуба и орешника, надо было поддерживать в течение нескольких дней — пока не появлялась хрустящая коричневая корочка. Могу себе представить, какие ароматы когда-то разносились здесь… — Аниемари неожиданно осеклась, заметив, с какой нежностью смотрит на нее Дэвид. — Ну ладно, пошли дальше, — добавила она и повела Дэвида осматривать остальные семейные достопримечательности.
— А вот это я знаю, что такое! — воскликнул он, когда они проходили мимо доисторического места для размышлений. — Допотопный туалет, я угадал?
— Угадал! — рассмеялась Анни и подошла к старой кривой яблоне. — А вот здесь я когда-то сидела и ловила ворон, — произнесла она, положив руку на ветку.
— Надеюсь, ты их затем не коптила?
— Я же не в прямом смысле!
— Что ж, слава Богу. А то я решил, что у нас в Бронксе жизнь была не так уж и плоха.
Экскурсия завершилась посещением кухни, опустошением холодильника, шутками, смехом, взаимными подкалываниями, в которых, однако, то и дело слышались прямо-таки недвусмысленные намеки. Аннемари и Дэвид не спеша поглощали ветчину и холодного цыпленка, картофельный салат, маринованную свеклу, яблочный пирог, и каждый при этом вспоминал те дни, когда они перебивались черствым хлебом с финиками. Наевшись до отвала, Дэвид почувствовал, как его потянуло в сон. Увлекая за собой Аннемари, он направился к гамаку на заднем дворе, не видя ничего зазорного в том, чтобы вздремнуть рядом с любимой женщиной.
— Не волнуйся, приставать не буду, даже в мыслях нет, — поспешил заверить он Аннемари. — Мы просто немного отдохнем. Мне ужасно хочется спать — и если ты будешь рядом, я высплюсь лучше.
С этими словами он свесил ногу и оттолкнулся от земли. Гамак резко качнулся, и Аннемари ничего не оставалось, как тихонько лежать, пока их подвесное ложе не остановится.
Но неожиданно она почувствовала, что ей не хочется уходить. Как уютно было, мерно раскачиваясь,
