– Это мой тезка, Рон, – сказал рыжий по-английски. – Пан Станислав, такой же чокнутый любитель пустых пляжей и холодного осеннего ветра, как я. Если бы не он, ночевал бы я сегодня в чистом поле, где он меня любезно подобрал. Или в деревенском автосервисе. Гостиницы в том селе точно нет, я на всякий случай справлялся.
Почему-то смутился. Пробормотал:
– Е85 – довольно оживленная трасса. Не я, так кто-нибудь другой обязательно вас бы подвез.
– Может быть. Но я торчал на той обочине чуть ли не целый час. Трасса, конечно, оживленная, но останавливаться почему-то никто не хотел.
– Это потому что в своей дурацкой шляпе ты похож на Одина, – объяснил бородатый Рон. – А с языческими богами связываться нет дураков.
У него было такое узнаваемое, сочное, ярко выраженное нью-йоркское произношение, словно не просто говорил, а репетировал соответствующую роль для любительского спектакля. Впрочем, настоящее кажется фальшивкой куда чаще, чем ложь, об этом нельзя забывать.
– Вам же нормально болтать по-английски? – спросил рыжий. – Если утомительно, я могу переводить.
Пожал плечами.
– По моему предыдущему опыту, я упаду под стол прежде, чем начну путаться во временах.
– Ну и отлично. Рону так проще. На литовском, русском, польском и немецком он только заказы принимать наловчился, да и то при условии, что клиент не будет тараторить.
– А как вас вообще сюда занесло?
Тут же рассердился на себя: надо же, еще даже не начал напиваться, а уже лезу к посторонним людям с расспросами. Бестактными скорее всего.
Впрочем, бородач только улыбнулся еще шире и выразительно похлопал огромной ладонью по голове Дарта Вейдера. В смысле, по своей груди. Вероятно, хотел сказать, что осел в Ниде по зову сердца, но в последний момент убоялся банальности формулировки. Поэтому говорить пришлось рыжему.
– Рон приехал сюда из Нью-Йорка специально, чтобы посмотреть на дом Томаса Манна. Не удивляйтесь, бывает и так, он его большой поклонник, точнее, крупный знаток, диссертацию и добрую дюжину монографий когда-то написал и собирался продолжать в том же духе. Но приехал сюда, побродил пару недель в дюнах и понял, что не хочет уезжать. Потому что уже нашел свое место в этом мире. Купил дом и остался. А вскоре переоборудовал первый этаж в бар – как я понимаю, просто потому, что так и не отыскал в Ниде места, где ему самому было бы приятно пропустить стаканчик-другой перед сном. – Повернулся к бородачу: – Лет шесть ты уже тут живешь, да?
– Второго октября исполнилось семь.
– Ну конечно. Шесть – это было в прошлом году. Но всякий раз когда я к тебе захожу, мне начинает казаться, что в последний раз мы виделись вчера. А перед этим – позавчера. И так много лет, почти без единого перерыва.
– Так оно и есть, приятель, – добродушно ухмыльнулся Рон. – Здесь о тебе всегда помнят. А значит, ты никуда отсюда не уезжал. Все очень просто устроено. Ну что, «Океанский бриз»[4]?
И достал откуда-то – на самом деле, конечно, из-под стола, но показалось, просто из воздуха высокие, идеально прямые стаканы, вроде бы, они называются «коллинзы», или как-то так; впрочем, не важно. Важно, что стаканы эти были такие же, как английский язык Рона – немного чересчур нью-йоркские, пижонские, как бы театральные, а на самом деле, конечно, просто настоящие. Обычные. Такие, какими должны быть.
– «Ocean breeze», – кивнул рыжий. – Целых два океанских бриза. Конечно. Что же еще.
Знал этот бледно-розовый, невинный с виду коктейль, знал, какой неожиданный сюрприз скрывается за его мягким, почти безалкогольным вкусом. То есть, по идее был заранее подготовлен к встрече с восхитительной теплой волной, которая зарождается в голове всякой жертвы «Океанского бриза», но поднимается при этом откуда-то снизу, не то из живота, не то вообще из-под земли и по-матерински
