полукругом расположились на расстоянии сотни шагов от стен крепости Метал Макса, уже спала. День был тяжелым, впрочем, как и все другие. Работа в поле, выпас скота, заготовка дров и сена – не самая легкая доля для семьи, пусть даже и многолюдной.
Никифор хоть и стар (говорят, самого Метал Макса видел на железном фенакодусе! Хотя, наверное, врут…), хозяйство держал крепко. Ферма не то чтобы процветала, но сносно обеспечивала едой хозяина, четырех сыновей с семьями, а излишки шли на мену в базарный день в Городище. Стар Никифор, крепок умом, но вот незадача – одряхлел телом. Годы…
– Эй, Олег! – старик постучал изогнутым посохом в дощатую стену, – оторвись от жинкиной сиськи, помоги отцу…
Уже в который раз за сегодня Хромого Никифора тянуло в нужник.
– Уж не травят ли меня эти бабы, сыновьи жинки? Кореньев поди ж отравных мне старому в кашу кидают. А вот шиш им! – ворчал старец, поджимая бурчащий живот сухонькой ладошкой. – Ну, где ты, сопляк, помру ведь!
– Да здесь я, батька. Чего звал-то? – пробасил младшенький Олег, квадратный, голый по пояс, занявший телесами весь дверной проем детина.
– Чего, чего… Заладил. Долго шел, от бабы оторваться, што ль, не мог, миловались, поди ж? Чего вылупился, орясина. Во двор мне надо. До нужника.
– Какой миловался… – вздохнул Олег. – Тошно Настенке, дурно.
– А чего же ты хотел? Мужнина жена ведь, на сносях баба. О-ох, помру же, у-уу… Давай, бери меня на закорки, да поторапливайся, не доводи до греха.
Олег посадил отца себе на спину и, поминутно понукаемый старцем, направился во двор.
Пройдя черным ходом, минуя кухню и хранилища с зерном, кореньями да мясом (зима-то не за горами), парень снял переложенный поперек двери брус и вышел к загонам для скота. Благо идти недалеко, шагов двадцать по вымощенной камнем неширокой тропинке, мимо низкого курятника. Олег повернул направо, обогнул грядки с редиской, и вот он, крепкий, сложенный из плитняка, добротный нужник. Коли дверь посерьезней поставить, так и осаду сдерживать можно. Стену пушкой не прошибешь. Ставили такое для других нужд, но оказалось, что нужник нужнее. Такая вот игра слов получается.
– А ну, стой! Слезу.
Олег присел на корточки, ссаживая отца. Никифор покряхтывая зашел и прикрыл за собой дверь.
– Ты, эта… не уходи далече. Как управлюсь, позову, – донесся скрипучий голос из-за двери. Следом послышались уже другие звуки, неаппетитные весьма. Олег поморщился и отошел подальше.
Ночная прохлада дала о себе знать, потянуло холодным ветром. Олег поежился, растер ручищами бока, поприседал. Темень на улице, хоть глаз коли, только на стенах крепости огни.
– Дождь будет верно… – задумчиво протянул Олег, глядя на закрытое облаками небо. – Собак что-то не видать, опять, поди, на сеновале, в соломе норы себе повыкапывали да дрыхнут. Одно слово, крысы, а не псы.
Мужчина сплюнул себе под ноги.
Отец заседал уже достаточно долго, но Олег тревожить старика не стал. Раз сказал, что позовет, значит, надобно ждать. А то еще клюкой промеж лопаток огреет. Он может.
– Пойду, ягод поищу, что ли, вдруг несколько штук вызрели, – пробормотал Олег. – Настенку порадую, который день ведь ни есть, ни спать не может, все её с души воротит. Эх…
Оглянувшись на закрытую дверь нужника, мужчина вернулся по тропинке назад к грядкам, прошелся туда-сюда:
– Где же ягоды-то? От нихрена в темени такой не видно.
Он достал из кармана холщовых штанов огниво – старую наполненную маслом гильзу со вставленным кремнем и фитилем. Чиркнул по камню ребристым кресалом раз-другой, высекая искру. Фитиль разгорелся, стал плеваться искрами, распространяя вонь подгорелого сала. Прикрывая ладонью слабый огонек, мужчина принялся выискивать нужную грядку. Как оказалось, самую дальнюю, почти у сеновала.
Наклонился над неровными, колючими кустами, доходившими по высоте до колен, увешанными щедрыми
