Не знаю, что длиннее – час иль год,
Ручей иль море переходят вброд?
Из рая я уйду, в аду побуду.
Отчаянье мне веру придает.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Док, закрывшись плащом невидимости, удобно расположился в сотне метров над таежной поляной, что раскинулась в дебрях родного Заповедника, правда, в дебрях Заповедника Атомного мира. У южного склона горы, куда примыкала поляна, виднелся все тот же домик. Вернее, не домик, а обычная лесная избушка: одно подслеповатое малюсенькое окно, крохотные сени из неструганых досок, крылечко из пары грубо стесанных топором бревен… Неширокий дощатый навес, приткнувшийся к домику, под завязку забитый колотыми дровами. В стороне от домика, у самого спуска к ручью, под таким же навесом приютилась кирпичная летняя печка. Из ее трубы курится чуть заметный дымок, а в топке весело и беззаботно пляшут маленькие язычки пламени. Вокруг обширного дощатого стола расположилась большая и разномастная компания. У самой печки сидит Дед. Он ничуть не изменился: такой же неугомонный и острый на язык. Вот и сейчас, размахивая руками, он что-то азартно втолковывает Монти. Тот внимательно слушает, но кривится, хмурится и, видимо, не соглашаясь с Дедом, отрицательно крутит головой.
«Вот сейчас он кэ-эк врежет неслуху ложкой, – улыбаясь, подумал Док. – Вон уже облизывает ее, вот сейчас…» Но, увы, Монти вдруг усердно закивал, а Дед сразу же положил ложку на стол.
«Предусмотрительный», – разочарованно подумал Док и оглядел остальных.
У ног Деда притулился Шарик – громадный и совершенно черный пес. Он только что умял солидный кусок мяса и, казалось, лежит себе и в ус не дует, даже подремывает, но приглядывать за «сладкой парочкой» – Кэпом и Лилит – не забывает. Они расположились подальше от «друга человека», ибо этот друг почему-то не принял Лилит и до сих пор глухо порыкивал, топорща на загривке шерсть. Подумав о Лилит, Док улыбнулся, вспомнив ее первое появление в Камне. Лилит была не просто женщиной, она была Женщиной небывалой красоты: идеальная, без малейшего изъяна фигура, чеканное лицо с легкой асимметрией – этакий штришок, делавший ее красоту неотразимой и абсолютной. Док до сих пор без улыбки не может вспоминать вытаращенные глаза и отпавшие челюсти всех без исключения мужчин при ее появлении в Камне. Он тогда сказал:
– Друзья, позвольте вам представить Лилит. Она будет жить в нашем с вами мире, потому что в своем мире осталась одна, и это произошло отчасти и по нашей с вами вине. Надеюсь, найдутся те, кто позаботится о даме! Кэп, имею в виду я тебя! Познакомьтесь…
Кэп тогда что-то неразборчиво пробурчал себе под нос и в тот момент больше ничего не сказал, но позже, оставшись наедине с Доком, устроил ему разборку – он, мол, не такой, он не пацан, он в сводниках не нуждается и сам может найти себе женщину! Все это было сказано так эмоционально, так горячо, что Док понял: Кэп спекся, влюблен по уши, влюблен с первого взгляда и, как в таких случаях говорят, готов. И действительно, за прошедший месяц они стали неразлучны. Лилит обрела дом, а Кэп – душевное равновесие, хотя и не без шероховатостей.
Рядом с влюбленной парочкой сидели Текс и Монти, причем последний умудрялся внимать Дедушкиным речам-наставлениям и одновременно спорить с Тексом, да и все трое не забывали прикладываться к «сосудам, заполненным влагою сердец». А во главе стола сидел Молох – бывший царь Аримана, экс- руководитель проекта «Экспансия», приложивший немало усилий для воцарения на всей планете своих подданных и за это заточенный на миллионы лет в камень его же «папашей». И Молох, проведя в камне миллионы лет, прочувствовавший и пересчитавший всем своим естеством, всеми клеточками своего тела каждую секунду миллионолетнего заточения, не смог остаться ни геоадом, ни просто жестким правителем. Док вспомнил, как Молох был искренне обрадован появлением бывшего «сокамерника» и с какой охотой принял его предложение.
– Да, мне надо многое переосмыслить. Я делал то, что делал, и меня никогда не посещала даже тень сомнения в правильности своих поступков, ибо всегда знал – я прав. А сейчас я понял, что многое из
