— Тогда кто убил Жулка?
— Остается гадать. Полагаю, вновь отметилось ваше правительство. Оно не слишком жаловало Драгомира.
— Но как? По вашим словам, «Кровавая ночь» содержала фиктивную шифровку.
— Господи боже мой! Вы же не единственный на свете сочинитель триллеров. Приказ убить Жулка мог быть в любой книжонке из пляжного чтива.
Пфефферкорн помассировал виски.
— Не спешите, — любезно сказал Титыч. — Все очень запутанно. Еще икры?
— Нет, спасибо, — сказал Пфефферкорн. — Зачем вы устроили, чтобы «Маевщики-26» похитили Карлотту?
— Видите ли, идея состояла в том, что, завладев Верстаком… Вернее, ее фальсифицированной версией, ибо всякий, кто хоть на секунду задумается, поймет, что ваше правительство близко не подпустит к
— Как я понимаю, вы и сейчас могли бы их размазать.
— Верно. Но лучше, чтоб они начали первыми. Никто не любит забияк. Не помешает заручиться и поддержкой мирового сообщества. С геополитической точки зрения она будет очень «в тему». Пока все идет хорошо. Связники сообщают, что удобнее начать вторжение сразу после юбилейных торжеств. На «волне» националистических страстей, знаете ли, и прочего. Думаю, полномасштабную атаку развернем, тьфу- тьфу-тьфу, в первую неделю октября.
— Но все равно не понимаю, зачем меня-то убивать.
— Вы не дали мне договорить. Свойство успешного бизнесмена — впитывать новую информацию и творчески использовать неприятности. Не корите себя, что попались. Для вас это неожиданность, а я знал о вашем приезде, но не собирался вас пленять раньше воскресенья. Как говорят американцы, принял «предматчевое решение». — Титыч загасил окурок. — Было неприятно схлопотать пулю, но гораздо больший ущерб нанесла пропаганда. В моем мире уважение — самый ценный актив, знаете ли. Нельзя допустить, чтоб обо мне говорили пренебрежительно — дескать, «Климент дал слабину, размяк…». Это плохо для дела. А что плохо для моего дела, плохо для экономики и страны в целом. Народ знает, что в меня стреляли, но никто не наказан. Возникают всякие домыслы, вредящие образу «жестокого тирана». По правде, я сильно встревожился. Даже обратился в консалтинговую фирму, что о многом говорит, поскольку я терпеть не могу всяких советчиков. От группового мышления прям мороз по коже. Однако должен признать, меня впечатлила четкость их выводов, которые вас вряд ли воодушевят: лучший способ воскресить образ «кровожадной личности» — продемонстрировать, что я по-прежнему способен на безудержную жестокость. По их оценкам, публичная казнь повысит мой рейтинг на пять-десять пунктов. И что любопытно: казнь прославленной знаменитости добавит еще два-три пункта. Полагаю, тут дело в восприятии силы и прочего: «знаменитость сильна, а значит, тот, кто ее убивает, еще сильнее».
— Я не знаменитость, — сказал Пфефферкорн. — Я не прославленный.
— Еще как прославленный, дорогой мой. На сегодняшний день вы самый читаемый писатель.
— На писателей всем плевать, — сказал Пфефферкорн.
— Кроме злабов. Уже четыре века литература питает нашу этническую вражду. Ну вот еще! Не хнычьте. Я понимаю, выводы экспертов кажутся вам спорными, но против фактов не попрешь,
