Чтиво

ЗДЕСЬ В ВЕЧНОМ СНЕ ПОКОИТСЯ ВЕЛИКИЙ ГЕРОЙ ОТЕЦ И СПАСИТЕЛЬ ДОСТОСЛАВНОЕ О ЗЛАБСКОГО НАРОДА

ЦАРЕВИЧ ВАСИЛИЙ

«УЗРЕЮ ЛИК ТВОЙ — И СЕРДЦЕ МОЕ НАБУХАЕТ КОРНЕПЛОДОМ, ОСИРОТЕВШИМ КОЗЛЕНКОМ БЛЕЕТ ОБ УТРАТЕ»

(ПЕСНЬ СХХ)

Пфефферкорн и Сейвори склонили головы.

— Ну все, вечеринка закончилась, — сказал Сейвори.

Вошли в лифт. Охранник нажал кнопку тринадцатого этажа. Рядом была табличка:

13: АПАРТАМЕНТЫ ТОП-МЕНЕДЖЕРОВ / ЛЮКС ДЛЯ НОВОБРАЧНЫХ / КАМЕРА СМЕРТНИКОВ

87

Камера смертников, оборудованная домашним кинотеатром, биде и мощной системой климат- контроля, располагала также кроватью, застеленной бельем из мако-сатина. Для приговоренного к публичному расстрелу Пфефферкорн был удивительно спокоен. Он даже не злился — во всяком случае, на Титыча, дикаря и взбалмошного тирана, действовавшего по указке дорогостоящих американских советчиков. Пфефферкорн больше досадовал на себя. Он провалил задание, чем подвел Карлотту, дочь и весь свободный мир.

Настало время проявить смекалку, чтобы вырваться из смертельной ловушки. Лишь оказавшись в ней, Пфефферкорн понял всю глупость этого тропа. В реальной жизни злодеи не забыли запереть дверь. И не оставили всякие штуковины, из которых изобретательный пленник смастерит арбалет. Улегшись на роскошные простыни, Пфефферкорн задумался над выражением «человек действия». Оно подразумевало не только череду подвигов, но просто поступки — герой должен что-нибудь делать. А что человек действия может сделать, когда ничего не поделаешь? Если он, Пфефферкорн, не пытается бежать, что это означает — что он не герой или что концепция героизма надумана? Наверное, и то и другое. Он не может сбежать, но вряд ли смог бы и кто-нибудь другой. Однако собственная пассивность наделяла чувством вины, словно оказать сопротивление было моральным долгом. Ведь можно покончить с собой. Назло Титычу. Пришла мысль повеситься на простыне, но гладко оштукатуренные стены не имели крюков. Пфефферкорн исследовал кровать, надеясь раздобыть какую-нибудь деталь, которая позволит вскрыть вены. Крепко ввинченные шурупы отказали в содействии увечью. Утопленный в стену телевизор был укрыт толстым листом плексигласа. В мини-баре нашлись соленые крендельки, чипсы, изюм, две плитки шоколада, упаковки апельсинового и клюквенного сока, банки обычной и диетической колы, пластиковые бутылочки со скотчем и водкой. Можно попробовать до смерти объесться, но вероятнее всего дело кончится тем, что на казнь пойдешь с изжогой. Самоубийство отпадало.

Пфефферкорн пошарил в столе. Под экземпляром «Василия Набочки» в кожаном переплете (местное издание) нашелся бумажный блок с эмблемой казино. В глубину ящика закатился маленький карандаш. Пфефферкорн сел к столу и начал писать.

Сопротивление носило символический характер, ибо сочинение вряд ли покинет камеру, но ему страстно хотелось выговориться. «Милая», — написал Пфефферкорн. Он прибегнул к метафорам,