Чтиво

свое слово, однако чувствовал некое удовлетворение от того, что хотя бы эта книга обрела трехмерность.

С концовкой возникли сложности. В безудержной погоне за увлекательностью Пфефферкорн состряпал шесть разных невероятно запутанных сюжетных линий, нимало не заботясь об их сочетании. Вскоре он вертелся юлой, точно хозяин шести собак, разбежавшихся в разные стороны. Сокрушаясь, Пфефферкорн дал задний ход и оставил лишь одну сюжетную линию, отчего роман ужался до сорока страниц. Неуклюжие попытки увеличить объем оказались тщетны. Он попробовал вплести романтическую линию, но потом ужаснулся, ибо в результате герой вышел скрытым гомосексуалистом, против чего яростно возражал внутренний голос. Дабы усилить напряжение, Пфефферкорн убил еще одного проректора. Потом студента. И бедолагу вахтера. Гора трупов росла, но роман не набирал и двадцати пяти тысяч слов. Оказалось, убить персонажа легко, однако на странице было до черта пустого места, которое требовалось заполнить кровавыми подробностями.

В приступе злобы Пфефферкорн взорвал студгородок.

После долгих терзаний он швырнул рукопись в мусорный бак. Когда дочь вернулась из школы и на пыльном столе увидела лишь четырехугольный след от надежды на светлое будущее, она заперлась в своей комнате, глухая к отцовским мольбам.

Принимаясь за плагиат, Пфефферкорн не раз вспомнил ту историю. Он жалел, что так легко сдался. Ведь дочь и вправду могла бы им гордиться. Ладно, чего уж теперь копья ломать. Она собирается замуж, а его ждет работа.

Воровство началось с того, что рукопись оказалась в сумке Пфефферкорна, но завершилось лишь через одиннадцать недель, когда весь текст был переработан. Пфефферкорн справился бы гораздо быстрее, если б не заменял чрезвычайно неудачные обороты. Например, спецагент Ричард (Дик) Стэпп одним плавным движением постоянно совершал нечто невообразимо удалое. Выражение это очень не нравилось. Лучше сказать плавно или спокойно, а то и просто обозначить действие, отказавшись от его характеристики, дабы читатель включил собственное воображение. В тексте одно плавное движение встречалось двадцать четыре раза, и отовсюду Пфефферкорн его выкинул, за исключением трех случаев. Два оставил, потому что чувствовал себя обязанным хоть где-то сохранить любимый оборот Билла. Третье одно плавное движение приютилось в сцене, где Стэпп отвечает на звонок мобильника и одновременно эффектно нокаутирует противника: рука его устремляется к поясному футляру, но, прежде чем взлететь к уху, локтем впечатывается в солнечное сплетение недруга, вынуждая того «рухнуть на колени, хватая ртом воздух» (еще один оборот, сплошь и рядом встречавшийся наряду с такими как «хлопнуть по загривку», «нырнуть в укрытие» и «выпустить очередь»), а сам герой спокойно произносит: «Прости, я перезвоню». Здесь Пфефферкорн счел оборот оправданным: два абсолютно разных движения выполнялись столь четко, что возникала некая гармония. Конечно, даже самый вдумчивый читатель вряд ли ее уловит, но подобные игры доставляли Пфефферкорну удовольствие от переделки текста. Они поддерживали убеждение, что работа не лишена художественной ценности.

Пфефферкорн удалил все «завопил», «воскликнул», «заявил» и «признался», заменив их простым «сказал». Осушил ненужные слезы и выскоблил самые безобразные диалоги. Поменял имена, даты и места действия. Осталось последнее — придумать конец. Над этой тяжелейшей задачей он бился целый месяц.

Во всех романах Уильям де Валле придерживался негласного правила: справедливость торжествует, хотя бы частично. Приспешников-садистов и тупых головорезов всегда ждал безвременный конец, но главный вдохновитель зачастую избегал возмездия и замышлял новую пакость. Для незавершенности имелись две важные причины. Во-первых, подразумевались новые приключения. Во-вторых, от сознания, что зло затаилось, читателей охватывал этакий приятный озноб. В современном мире полная победа добра выглядела недостоверно. В плоти и морали произведения нынешний читатель требовал чуть-чуть недосказанности. Но лишь чуть-чуть. Сочиняя новый финал, Пфефферкорн изо всех сил старался соблюсти