- Кого это здесь интересует?
Что правда, то правда. Такие мелочи здесь никого не интересовали. Здесь не имело значения, виновен или нет, умышленно действовал или по воле случая, признался добровольно или под пытками. Не играла роли ни причина поступков, ни степень их реальности. Важно было лишь одно: каковы интересы Роджера де Оксенфорда. В данном случае его интересы были абсолютно прозрачны. Он хотел заполучить амулеты, и для этого двое сидящих в темнице узников должны были превратиться в безжизненные тела, раскачивающиеся на верёвках по прихоти ветра. Меня передёрнуло.
- Никогда не любила ходить на казни, - призналась я. - Ты не знаешь, при повешении агония длится долго?
- Нет. Обычно у человека сразу ломается шейный позвонок. Так что смерть практически мгновенна.
- Теперь мне стало намного легче.
- Рад, что хоть чем-то могу помочь.
- Мы умрём? - тихо спросила я.
Молчание.
- Не знаю, - ответил, наконец, Адриан. - За три дня всякое может случиться.
- Что, например? - устало вздохнула я. - Де Оксенфорда внезапно хватит удар?
- А что, тебе разве не нравится такой вариант? - усмехнулся он.
- Ты сам недавно говорил, что не веришь в сказки.
- Не верил. Пока не встретил тебя.
Я со всей силы зажмурила глаза и сжала кулаки, так, что ногти больно впились в ладони.
- Если ты ещё раз скажешь что-нибудь в этом роде, я потеряю самообладание. А мне надо продержаться эти три дня, иначе в понедельник Кларисса получит слишком большое удовольствие.
- Извини. Не буду. Есть такая песня, - сменил тему он, - там говорится: "Прости, мой край! Весь мир, прощай! Меня поймали в сеть. Но жалок тот, кто смерти ждет, Не смея умереть!"* Так вот, мы с тобой ещё живы.
Я кивнула. Он не мог этого видеть, но говорить мешал снова подступивший к горлу ком.
Ночь прошла тяжело. Я засыпала и просыпалась бессчётное число раз, и сон приносил не отдых, а лишь дополнительное утомление. Порой я просыпалась с чувством тревоги, порой на грани сна и яви сознание охватывал безотчётный, панический страх, который я не в силах была предотвратить, ведь сон не подвержен человеческому контролю. Иногда я быстро проваливалась в сон, столь же поверхностный и непродолжительный, а иногда лежала и думала, то и дело переворачиваясь с боку на бок, садясь и снова укладываясь, пытаясь найти сносное положение для изнывшего на каменном полу тела.
Всё было до бесконечности глупо, несправедливо и нелепо. Уж лучше бы меня арестовали и осудили за сговор с лесными разбойниками. Во всяком случае в этом было бы хоть какое-то зерно истины. Осознанно выступая против закона, как минимум знаешь, на что идёшь.
Мне много раз доводилось смотреть в глаза смерти. В том числе и совсем недавно, в этом самом городе. Но никогда - так, как сейчас. Шансы победить бывали порой ничтожными, даже нулевыми, но я могла сжать зубы и бороться, бороться изо всех сил, до самого конца. И от этого было нестрашно. Мне никогда не приходилось сидеть, сложа руки, и ждать, когда меня поведут на заклание, как бессловесную скотину.
О том, что наступило утро, я узнала лишь по принесённому нам завтраку. У солнечного света не было возможности проникнуть в этот подвал. Мы находились слишком глубоко под землёй.
В этом необычном во всех отношениях месте время тянулось чрезвычайно медленно. Должно быть, такой подарок природа специально делает людям, часы жизни которых сочтены. Поэтому трудно сказать, сколько прошло времени после завтрака - может быть, час, а может быть, три, - когда из коридора послышались быстро приближающиеся шаги. Шли не с той стороны, откуда привели сюда нас, а с противоположной.
