Плененная во тьме (ЛП)

Наконец, он остановился в центре комнаты, его глаза сначала вспыхнули, а затем остыли.

- Ты глупая - преглупая девочка, Котенок.

На этот раз я рассмеялась. Громко, истерично. Я смеялась сквозь боль, разрывающую каждую клеточку моего существа. Он никогда не говорил ничего более правдивого. Я, на самом деле, былаглупой - преглупой девочкой!

Глупая, раз думала, что моя мать когда-нибудь простит меня. Глупая, раз считала, что смогу, стать чем-то большим, чем была.

Как тот грязный гребанный байкер назвал меня? Шлюхой!Этот ярлык преследовал меня повсюду. И что я сделала, чтобы заслужить это? Ничего! Я до сих пор была девственницей. Шлюхой, сопротивляющейся своей природе. Ради чего?

Да, я была глупой - преглупой девочкой.

Я смеялась, смеялась, смеялась, пока, наконец... не сломалась. Мой смех превратился в завывания: от чистой потери, тоски и беспросветного отчаяния.

И тут, я почувствовала, как он очутился рядом со мной и обхватил меня своими руками. И я позволила ему.

Я всегда искала убежище у людей, которые причиняли мне больше всего боли. Моя мать. Мой отец. Калеб. Я была словно побитая собака, выпрашивающая хоть капельку любви у своего злого хозяина. Это все, что я знала.

И все же, в его руках, предназначенных мне в качестве убежища, я чувствовала защищенность и тепло. Круговорот боли никогда не закончится, потому что я не смогу сказать каково, жить без нее, пока не будет слишком поздно.

- Они за все заплатили.

Прошептал он снова, его голос был холодным и решительным, но его слова ничего не значили для меня, хотя я подозревала, что они многое значили для него. Только его руки имели значение, только осязаемое чувство его сильной, крепкой плоти, окружавшей мою израненную. Его объятия говорили о том, о чем не могли или не хотели говорить его губы: что я в безопасности и что он будет меня защищать, и возможно о том, что я была ему небезразлична. Но ведь это было абсурдом... все ЭТО было абсурдом.

Тем не менее, его губы снова и снова повторяли 'Они за все заплатили', и я почувствовала что-то иное, что-то необъяснимо реальное для меня, реальнее всего остального. Я ненавидела его, но вместе с тем и нет, я уже больше ничего не понимала, и меньше всего я понимала себя.

Я долго плакала, найдя укрытие в успокаивающем обмане его объятий. Это была иллюзия, фантазия, но это помогало. Я не хотела его отпускать. Я хотела остаться здесь навечно, и чувствовать, как он прижимает меня к своей груди, проводит пальцами по моим волосам, как стучит его сердце у моего уха, повторяя: ты в безопасности, верь мне, я люблю тебя.

Люблю.Хотела ли я, чтобы он любил меня? Да. Я хотела, чтобы меня хоть кто-нибудьлюбил. И что есть любовь, если не риск собственной жизнью, ради спасения чужой? Калеб спас меня. Могло ли это означать, что он меня любил?

Часть меня хотела так думать. Верить в романтические идеалы, которых не существовало. Я хотела верить в ложь. Но больше всего, я хотела, чтобы это не былоложью.

Некоторое время спустя, я заставила себя отстраниться от него. Ведь чем дольше я оставалась во власти его рук, тем дольше я сомневалась в своем намерении убежать от него снова, а это было опасно. Я постоянно разрывалась между эмоциями, которые продолжали бороться друг с другом. Калеб опасен. И не только потому, что он был больше, сильнее и был более жестоким, чем я хотела себе представить.

- Могу я посмотреться в зеркало? - спросила я осторожно, всхлипывая.

Дело было не в самолюбовании. Мне нужно было увидеть, насколько близко я была к смерти, и