Я нащупал кольцо, которое было мастерски запрятано внутрь, и опустил экран. – Слава Аллаху, – сказал Саймон, занимая свое кресло. – Джентльмены, вы заслужили Нобелевскую премию.
– А не пойти бы тебе… – начал я и сделал паузу, потому что почувствовал легкое головокружение. – Пошел бы ты подальше со своей премией.
Агата бросила на меня тревожный взгляд. – Все в порядке? – спросила она.
– Да, конечно. Просто голова кружится. Я выпью воды.
Джо заботливо налил мне стакан воды, но выпить его я не успел. Я прислонился к стене, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся слабость. Взволнованные лица сидевших в зале исказились и поплыли у меня перед глазами. Последним, что я услышал, были слова Агаты: – Ну, что вы смотрите? Врача!
…Я стоял среди деревьев. Невысоких, но зелень их была такой яркой, что хотелось зажмуриться от внезапно нахлынувшего ощущения счастья. Передо мной была тропинка, едва заметная в густой пушистой траве. Это дом родителей, решил я. Если пойти по тропинке, то можно выйти к веранде, к черному входу, а потом войти в дом и попасть на кухню. На веранде царил беспорядок. Газеты, сломанные вещи. У ступеней стоял мой велосипед. Лампа, висевшая под потолком на хлипком шнуре, качалась от ветра, тихо поскрипывая. Дверь приоткрылась, и на пороге появилась мама. Она была в фартуке, рукава рубашки закатаны, туфли надеты на босу ногу. Мама выглядела точно так же, как раньше. Такая непохожая на нас с отцом, светловолосая, с мягкими чертами лица, спокойными серо-голубыми глазами и детской улыбкой. Впрочем, помнил я ее и другой. Похудевшей, с тяжелой грустью в глазах и той самой печатью боли на лице, которая появляется у людей в процессе борьбы с неизлечимой болезнью. Борьбы, изначально обреченной на поражение. Мне было двенадцать, когда маме поставили страшный диагноз – рак костного мозга. – Я хочу, чтобы вы знали, – сказала она нам. – Мне будет еще больнее, если я буду молчать.
Я плохо помню свою реакцию на эту новость. Но выражение глаз отца я запомнил хорошо. Он был шокирован услышанным, и в тот момент образ его обычный образ настоящего мужчины на секунду сменился совершенно иным образом. Верность маме он не хранил, женщин у него было много, но она была для него дороже всех тех женщин. Она была для него дороже жизни. Три дня отец не прикасался к еде и не выходил из своего кабинета. На четвертые сутки он сказал
