знает. Я уверен в ее чувствах. Но прежде сомнения не оставляли меня. Мужское тщеславие! Я прибегал к гриму и пудре. Прекратить все это сразу и появиться с иной физиономией было трудно. Сейчас я, правда, пробую кварцевые лампы и кое-что еще, и мне кажется, что пятно стало меньше… Возможно, я вообще перестану его скрывать, да и сейчас не держу все это в глубокой тайне. Мой внешний вид мало меня заботит, просто я боюсь отпугнуть ближних.
— Звучит убедительно.
— Если бы я рассказал все это в вашем служебном кабинете дней десять-пятнадцать назад, мы бы не оказались сейчас в столь нелепой ситуации. Но я вел себя как идиот. Не сердитесь на меня, поручик.
— Да что вы! Это я должен извиниться перед вами.
— Не стоит об этом говорить. Однако, возвращаясь к делу «человека со шрамом», не могу не признать, поручик, что расследование вы ведете великолепно и намного превзошли моего друга Жвирского. Вот и до моей особы добрались, потому что не оставляете без внимания ни одной улики. А разоблачение черного, мысль о том, что здесь скрывается женщина, просто превосходна. Не бойтесь, никто в уездном отделении об этом не проболтался. И вообще тайна следственной работы в Цеханове сейчас строго соблюдается. Я же знаю об этом потому, что по поручению Главного управления милиции контролировал вашу работу. Теперь я могу вам в этом признаться, а также сказать, что там хорошо относятся к вашим начинаниям.
— Я боялся, что мне не простят многодневной блокады шоссейных дорог.
— Наоборот. Это ставили в пример другим. Проводилось даже специальное расследование, чтобы выяснить: почему все же замысел не принес успеха?
— Вот именно, мы и сами ломаем над этим голову.
— Отчасти дело испортило воеводское управление милиции. Людей не предупредили, чтобы те держались подальше от города. Пока один из дежурных оставался на шоссе с фотоаппаратом, сменщик его разгуливал по улицам, заглядывая в кафе, рестораны, слоняясь по магазинам, чтобы как-то убить время. Кроме того, нельзя было назначать на эту операцию сотрудников, которые уже не раз бывали по делам службы в Цеханове. Они знали многих сотрудников вашего отделения, а тем, в свою очередь, был известен характер их работы. Бандит без особого труда мог заметить, что в городе вертится много варшавских оперативников. Достаточно понаблюдать за одним, чтобы догадаться, чем заняты остальные. На шоссе они скрывали фотокамеры от водителей, но если стоять в стороне, то легко можно догадаться, чем они занимаются. Преступник достаточно умен, чтобы сообразить, какие раскинуты сети.
— Да, нанесен большой урон делу. Если бы не это, преступники могли быть пойманы, а мы располагаем лишь фотографиями их спин. Так никого не опознаешь.
— Да, — согласился капитан. — Идея была великолепной.
— Должен сознаться, что не я ее автор.
— А кто же? Неужели тот сержант, которого вам дали в помощь?
— Вот именно. Только он не помощник мой, а коллега. Расследование мы ведем совместно. Когда начальник прикомандировал его к делу, я, честно говоря, боялся, что этот деревенский милиционер будет для меня помехой. Но должен заметить, что он оказался на высоте.
— За двадцатидвухлетнюю службу в милиции можно кое-чему научиться. Опыт стоит многого.
— Дело тут не только в опыте. Этот человек находчив и инициативен. Он утверждает, например, что в материалах следствия содержатся данные, которые явятся ключом к раскрытию преступника, и беспрерывно штудирует дела, связанные с этими налетами. Закончит и снова за них принимается.
— Но ведь это пустая трата времени!
— Я тоже так считал. Однако Хшановский по этим документам сумел безошибочно предсказать, что со второй половины ноября налеты прекратятся до самой весны. И что низенький бандит — женщина. Он и это установил, изучая материалы следствия. Многие из наших офицеров
