телефону, или закрывается в комнате и говорит по компьютеру. На самом деле это унизительно для женщины ее возраста.
Я улыбаюсь, впервые счастливая за эти дни.
– Это замечательно, мам!
– Конечно, ты так думаешь, – говорит она, поставив меня на мое место.
Полагаю, я была не в настроении, хотя ответила быстро:
– Что это должно значить, мам?
Она фыркает.
– Ты знаешь, что мы не всегда одобряли твой выбор парней.
Я качаю головой, сохраняя улыбку на лице, и смотрю в окно.
– Да, мам. Я знаю это.
– Хорошо, не будем больше об этом, все кончено.
Я делаю глубокий вдох. Если бы она только знала.
Впервые с тех пор как я видела ее, Сара говорит:
– Что произошло с Диланом? Я думала, он был милым.
– Сара! – говорит мама с обидой в голосе.
– Да, это правда, он был милый. Он в армии или как?
Я отвечаю, мой голос спокойный, пытаясь ничего не показать.
– Да. Его тяжело ранили в Афганистане.
– О, дорогая, – говорит мама слабым голосом.
Я смотрю на нее, пытаясь по выражению ее лица понять, знала ли она? Мой отец писал Дилану, когда он был в больнице. Он, по крайней мере, знал, что Дилана ранили, и не сказал мне. Мой отец видел, какой несчастной я была в прошлом году, а он знал. И ничего мне не сказал.
У нас с отцом будет отдельный разговор.
– Ты знала об этом, мам? – спрашиваю я.
Она качает головой.
