словно я сидел в проруби.
- О Боже, где ты?
Я назвал номер больницы и адрес.
- Олег, я буду у тебя через сорок минут, слышишь? Олежка, ты, главное, держись. Я осмотрю Алю, и только если ситуация будет безнадежна, только тогда мы начнем паниковать вместе, хорошо?
Я кивал, не понимая, что он не может видеть меня.
- Олег, просто держись. Если у тебя начнется рецидив, ты ей не поможешь. Ты это понимаешь?
Как полный кретин продолжаю кивать, а он будто видит меня. Говорит:
- Вот и молодец. Сынок, я тебя люблю. Скоро я буду, дождись меня.
Он прибыл даже раньше, чем обещал. Нашел меня сидящем в больничном коридоре на одинокой лавке в нескольких метрах от реанимации. Я сразу поднялся и сделал несколько шагов по направлению к нему, заглядывая в глаза, ища в них надежность и уверенность, как делал это в детстве. В детстве я считал, что мой папа может все. Гребаные бесы, с тех пор ничего не изменилось.
И искал во взгляде отца что-то вроде: "теперь я здесь, возьму твои проблемы на себя", - и, самое удивительное, находил.
- Ты как? - спросил он уверенно и спокойно. Видимо, за время, пока отец сюда добирался, он сумел совладать с эмоциями. Хирург собирался работать, был собран и внимателен.
- Мы поссорились, и она побежала через дорогу. Как в тот раз, - объяснил я, поджимая губу, - история повторилась в точности, как шесть лет назад, - опустил глаза, не зная, что еще добавить. Обратился в слух, ожидая от отца ответной реакции. Но вместо слов или тяжелого вздоха, он крепко меня обнял.
- Я осмотрю Алю, а ты жди здесь. Потом мы обсудим, как будем лечить ее дальше. Олег, посмотри на меня.
Я послушался
- Я тобой горжусь.
Отводя глаза в сторону, я почти улыбнулся, понимая, что выбранный отцом момент сообщить, что я ему не безразличен, был совершенно неудачным.
- Ты сильный, ты с этим справишься. Мы вместе справимся.
Он ушел разговаривать с врачами. Благодаря его влиянию, никто из персонала даже не подумал сказать слово против. А я остался ждать, веря в своего отца, как никогда ранее. Позвонила мать, попросила, чтобы я приехал сегодня ночевать домой. Сказала, что любит меня больше всех на свете. Обещала позвонить Алиным родителям, вероятно, опасаясь, что у меня поедет крыша, если я свяжусь с ними сам. Спорить желания не было. Еще несколько звонков от Нины, Сергея и Кати я сбросил. Пока нечего сказать им. Возможно, эти люди звонили, чтобы поддержать меня, но мне хотелось побыть наедине с собой. Вместо пустых разговоров я снова и снова прокручивал в голове реакцию Али на мое необдуманное признание. Она казалась совершенно разбитой, потерянной, словно физически раненой. Денег у меня нет, разумеется, она терпела меня и моих бесов не из-за сомнительного наследства, которое мне когда-нибудь лет через двадцать достанется в виде загородного особняка и немецкого автомобиля, тем более, напополам с Катей.
У меня не было ничего, чтобы она не смогла получить без меня. Только я сам. Бесы, она полюбила меня такого, каким я стал после психушки. К кому я ее ревновал? Меня передернула от воспоминаний об отвращении, которое я к ней испытывал, когда ночами она прижималась к моей спине и робко целовала лопатки. Кретин. Как и всегда, я думал, только о себе. Алина мне говорила, что единственная любовь в моей жизни - это я сам. Перед ее смертью мы часто ругались, ей казалось, что я пренебрегал ей. Впрочем, так и было.
Сейчас я понимаю, что Алина была права, утверждая, что я не находил среди окружающих равного себе, что я презирал людей. "Законченный эгоист" - говорила она мне, когда я в
