Мартен снял куртку и накинул дочери на плечи.
— А мне с тобой можно? — спросила она.
Он поколебался, но потом все же разрешил:
— Сойдешь за мою помощницу. Только ничему не удивляйся.
Она буркнула себе под нос: «Что я, полная дура?» — и двинулась за ним.
Открывшему им мужчине было хорошо за шестьдесят, а фигурой он напоминал шкаф. Узловатые кисти рук заканчивались толстыми и кривыми желтыми ногтями, похожими на когти. Загорелое лицо в красных прожилках не оставляло сомнений насчет того, где он в основном проводит время, — на рыбалке и в бистро.
Лысину у него на голове прикрывала выцветшая кепка, из-под которой выглядывали холодные светлые глазки.
Он кивком пригласил их в крошечную гостиную, сиявшую чистотой. Каждая вещь здесь знала свое место. Рядом с причудливой формы кожаным рыжеватым диваном стояли два кресла в том же стиле и овальной формы журнальный столик, сверкавший полировкой. На нем помещался поднос с графином, наполненным янтарного цвета жидкостью, и шесть стаканов. Он не предложил им выпить — даже присесть не предложил.
— Что именно вас интересует? — спросил он.
Мартен явился сюда вовсе не за тем, чтобы подвергаться допросу. Тем не менее он вполне невозмутимо ответил:
— Я расследую убийство. Изучая базы данных, наткнулся на дело, которым вы занимались в восемьдесят седьмом. Вы его помните?
Мужчина ненадолго задумался, а затем кивнул:
— Да. Его звали Танги. Ни свидетелей, ни улик, ни подозреваемых… Дело закрыли.
— Именно так и говорится в отчете. А собственные воспоминания у вас остались?
И без того пунцовое лицо хозяина побагровело.
— Вы хотите знать, не скрыл ли я от правосудия какие-нибудь улики?
— Я вовсе не это имел в виду, — спокойно ответил Мартен.
Он решил сыграть на чувстве профессионального братства:
— Иногда, особенно в трудном деле, возникают подозрения, которые невозможно вписать в протокол. Доказательств-то нет. Но подозрения остаются. Понимаете, о чем я?
Мужчина колебался с ответом, словно взвешивал про себя за и против.
Изабель скромно держалась в сторонке, но внимательно разглядывала хозяина дома, поражаясь его ничем не объяснимой агрессии. Отец, напротив, вел себя на удивление любезно. Вечное противоборство между полицией и жандармерией?
— У меня сложилось впечатление, что его убили нечаянно, — наконец выдавил из себя бывший жандарм. — Мальчишки заигрались, а игра вон чем обернулась…
— И никто из мальчишек не признался? И слухов никаких не возникло?
— Я про это ничего не знаю. А я опросил всю школу. В то время в здешнем лесу стояли лагерем бойскауты. Я хотел с ними встретиться, но они уже разъехались. Так я до них и не добрался.
— Но какие-то следственные действия вы предприняли? В документах по делу скауты даже не упоминаются.
— А про это надо спросить у судебного следователя. Я работал в рамках выданного мне предписания, а он велел оставить скаутов в покое.
Мартен проглотил и это.
— Как звали судебного следователя?
— Рене Шастен. Он уже тогда был не мальчик, а года два-три назад помер. Скоро прилив, мне на рыбалку пора, — сказал мужчина. — Если других вопросов у вас нет…
Он двинулся прямо на Мартена, но тот даже не шелохнулся. Мужчина остановился, медленно сжимая кулаки. Но Мартен ему улыбался, и тот растерялся.
