На прощанье я скажу

пою.

Он чувствует, как заливается краской.

— Простите.

— Ничего.

Он просто должен сказать что-нибудь умное.

— Мне нравится, как вы поете.

Теперь ее черед краснеть.

— Это всего лишь детские песенки.

— Знаю. И тем не менее.

— Что ж, спасибо.

Повисает пауза. Как, черт возьми, все это должно происходить? Люди встречают друг друга каждый день. Они разговаривают, гуляют вместе, целуются, трахаются, влюбляются, создают семьи, и все это потому, что смогли продраться сквозь эту первоначальную замкнутость и неловкость. Он жалеет, что они не напились.

— У меня не очень получается.

— Что именно?

— Говорить с вами.

— У многих это не очень хорошо получается. Видели бы вы моих родителей.

— Не уверен, что готов к этому.

Она криво усмехается, потом смотрит ему в глаза, по-настоящему смотрит на него, пытаясь его разгадать.

— Странный разговор.

— Простите.

— Да нет, все нормально.

Она все еще смотрит ему прямо в глаза. Вообще-то это смущает. Он понимает, какая это редкость, как мало людей в его жизни действительно смотрят на него вот так. Наверное, в этом больше его вины. Последние годы похоронили его чувство уверенности в себе, и он не знает, как снова его обрести. И вот теперь Лили смотрит на него, и в ее взгляде есть и мудрость, и страдание, а в застенчивости — какая-то смелость, нечто теплое, что привлекает его так же, как и ее пение. Он угадывает в ней глубокую доброту, мягкость, которую ему хочется раскрыть и оберегать. Стать лучше. Он бы мог стать лучше ради нее.

Лили странно смотрит на него.

— Вы знаете, что произнесли все это вслух, да? — спрашивает она.

Когда она об этом говорит, он задним числом слышит свой голос.

— Теперь знаю, — отвечает он.

Они с Кейси идут домой под проливным дождем, укрываясь маленьким зонтом. Он обнял ее за плечи, ее рука как раз пришлась на его талию, мимо несутся машины, со свистом взметывая струи воды с залитых улиц, и Кейси, хохоча, снова проигрывает весь разговор, она красивая, счастливая и она — его, и он хочет остановить этот момент и жить в нем вечно.

Глава 48

На Грустном Тодде темные очки, в ушах — оранжевые затычки, еще на нем красные плавки и синие ласты, и он нарезает положенные круги в бассейне. И так — каждое утро, пятьдесят дорожек в бассейне «Версаля», покуда там еще посвободнее, позже выполнить норму будет невозможно. Несмотря на столь красочное облачение, плывет он с мощью и грацией, сильно контрастирующими с его обликом