грудь, вдыхая ее запах, наслаждаясь знакомыми изгибами ее тела. Форма ее плеч, небольшие впадинки у ключиц, маленький шрам на левой груди от падения в детстве. Так невероятно быть снова с ней, ощущать ее тепло, вкус ее кожи, понимать, что все это время он хранил в себе чувственную память о ней.
Она расстегивает ему ремень, и вдруг до него доходит, как сильно изменилось его тело с тех пор, как они были вместе голыми. Он поправился на девять килограммов, и мускулатура, не утраченная с концами благодаря игре на барабанах, едва заметна под слоем приобретенного жирка. Он вспоминает недавний конфуз со студенткой и гадает, получится ли все на этот раз. Он что-то не очень чувствует себя там, внизу, и только когда она берет член в руку, с огромным облегчением отмечает, что у него стоит.
Она ведет его к незаправленной постели, и ему стыдно за убожество здешней обстановки, беспорядок на столике и на полу у кровати, потрепанные простыни, которые он не помнит когда менял.
Они медленно опускаются на кровать, ему хочется без конца касаться ее. Он проводит пальцами вверх-вниз по ее рукам, плечам и дальше, к животу. Он целует ее грудь и думает, а вдруг это все лишь галлюцинация после удара и сейчас он проснется в своей кровати парализованный или же не проснется вовсе.
Он чувствует ее возбуждение. Его всегда восхищала ее раскованность в сексе, то, как она умела отдаться наслаждению. Это еще больше заводило его, хотя он и недоумевал, почему сам на это не способен. Ему, безусловно, нравился секс, но часть его всегда оставалась прикованной к земле, наблюдала за происходящим из невовлеченного в процесс уголка его мозга.
— Что-то не так? — тяжело выговаривает Дениз, ее дыхание наполняет его рот.
— Все хорошо, — отвечает он.
— Как сердце?
— Разбито.
— Но бьется.
— Да.
Она исступленно целует его, и его руки скользят по ее спине, к ягодицам.
— А теперь войди в меня, пожалуйста, — шепчет она.
Что он и делает.
Он хочет, чтобы это длилось вечно и чтобы уже закончилось, иначе не понять, что же дальше. Он знает, что не может удержать ее, но думает, а вдруг это не так. Бог свидетель — он много раз ошибался в таких вещах. Он ощущает все разом: ее ногти, вонзившиеся ему в поясницу, ее подбородок, прижатый к его, когда она выгибает спину, гладкую кожу ее ягодиц, капли пота, выступившие у нее на шее, сердце, бешено колотящееся в груди. Дениз бьется под ним в конвульсиях, со стонами поднимая его бедрами над кроватью, и он уже опасается, что кончит слишком рано. Он не хочет, чтобы это прекратилось, жутко боится выражения, которое появится на ее лице, когда все будет позади. Это новое начало или конец? Он был и поражен, и успокоен тем, как они без лишних разговоров оказались в его постели, но теперь ему необходимо знать, что, черт побери, она думает или что, черт побери, он обо всем этом думает.
Дениз кончает, крича от наслаждения, забирая его в себя еще глубже, словно пытаясь выжать еще хоть что-то. Его оргазм приходит следом, совсем не такой впечатляющий и живой, но все же его хорошо пробирает. Он скатывается с нее, прикрывает глаза, потому что комната начинает ослепительно сверкать, словно молния. Ее рука опускается на его грудь, выводя пальцем колечки. Она что-то говорит, но слова заглушает звон в ушах.
Он глядит на мазки краски на потолке и думает о Боге, гадая, что бы Тот сказал на все это. И тут вдруг все проясняется, и рождается мысль, самое настоящее прозрение. Он видит ответ, не просто решение, а правду, плывущую над ним, и понимает, что должен поделиться ею с Дениз. Но стоит ему открыть рот, как звон в ушах делается громче, и мысль тает прежде, чем он успевает произнести ее вслух. Он закрывает глаза, пытаясь снова поймать ее, но тьма мягка и непроницаема. Он слышит звук, доносящийся словно издалека, какое-то тихое бурчание, и только в мгновение, когда проваливается в сон, Сильвер понимает, что это его собственный храп.
