доносились бранчливые голоса Джейка и Мерси. Полено в глубине топки прогорело, и сноп искр взметнулся в дымоход. Джон сидел спиной к стене и ждал, когда от горшка потянутся струи запаха. Матушка сняла крышку, и облако пара всплыло и распласталось по соломенной кровле. Она с улыбкой взглянула на Джона. Это была их любимая игра.
— Баранина, — начал он. — Ячмень. Яблоко. Чуток лимонного тимьяна. Лавровый лист…
Стоило ему потянуть носом, и он уже знал название. Когда он закончил, мать подалась к нему и ласково взъерошила волосы. Ее пальцы задели шишку на затылке, и Джон дернулся от боли. Она нахмурилась, потом притянула его к себе и осторожно ощупала ушиб.
— Джонни, деточка, — утешала Сюзанна, — у них просто забава такая.
Она всегда так говорила, прижимая к груди голову сына или расчесывая пальцами его кудри. Ласковый шепот вился над ушами Джона, словно клубы пара, что поднимались над котлом, кружились, растягивались в тонкие волокна и бесследно исчезали. Но Джон помнил мерзкую вонь дохлятины. Помнил страшный пинок Дандо. Хоть до седых волос швыряйся Абель Старлинг в него камнями — мать по-прежнему будет нашептывать ему на ухо утешительные слова. Раздражение Джона внезапно переросло в гнев. Он резко отстранился:
— Мы здесь чужие.
— Чужие?
— Нам не стоило сюда возвращаться.
Глаза матери сузились.
— Кто тебе это сказал?
— Эфраим Клаф.
— Да что он понимает? — рассердилась Сюзанна. — Здесь наш дом. Здесь все, что у нас есть.
— А что у нас есть-то? — ожесточенно спросил он, окидывая взглядом тесную хижину. — Что?
Мать с укором посмотрела на него. Дальше будет молчание, знал Джон. Так заканчивались все споры: сходили на нет, точно пар из котла… Но сейчас она нахмурила брови и промолвила:
— Больше, чем ты думаешь.
К великому удивлению Джона, она поднялась на ноги, подошла к очагу и взяла с полки книгу. Потом вернулась, положила тяжелый том на сундук и, в упор взглянув на сына, велела:
— Открой.
«Это что, шутка такая? — недоуменно подумал он. — Какая-то новая головоломка, чтобы сбить с толку?»
Осторожно откинув обтянутую кожей переплетную крышку, Джон почуял затхлый запах старой бумаги. Он перевернул первую пожелтелую страницу, испещренную пятнами, и увидел искусный рисунок: полный до краев кубок, оплетенный лозами с виноградными гроздьями. Только наполнен кубок был не вином и не водой, а словами.
Джон уставился на загадочные знаки. Он не умел читать. Вокруг кубка простирался диковинный сад. Среди деревьев с толстыми стволами распускались цветы, похожие на крокусы. Виноградные лозы вились по ветвям с перистыми листьями, отягощенным крупными гроздьями невиданных плодов. Далеко на заднем плане Джон заметил крышу с высокой дымовой трубой. Матушка села рядом и указала пальцем:
— Вот пальмовые деревья. А вот финики. Мед брался из ульев, шафран из этих цветов. Виноград зрел на лозах…
Она словно разговаривала сама с собой, словно повторяла давно заученный урок, легко водя пальцами то по выцветшим письменам, то по рисункам растений и плодов. Потом перелистнула страницу.
У Джона возникло впечатление, будто перед ним уже другая книга: чернила стали ярче, бумага белее. Здесь тоже были изображены пальмы, крокусы и виноградные лозы, но вместе с разнообразными родственниками. Знакомые луговые цветы соседствовали с кустами, усыпанными причудливыми плодами. Ползучие плети сворачивались змеиными кольцами между фантастических растений, каких наверняка не существовало в природе. Но все же каждая прожилка каждого листка и лепестка казалась словно
