Рыжеволосый паренек зевнул и бросил взгляд на противоположную башню — там на фоне предрассветного неба вырисовывалась тощая фигура Хески.
Еще два часа до завтрака, подумал Симеон, шаркая по доскам и зябко ежась от холода. Пустой желудок урчал в ожидании миски жидкой овсянки.
Леди Лукреция настояла, чтобы ворота по-прежнему охранялись. «Иначе наши враги примут усадьбу за одну из своих церквей и примутся распевать псалмы на лужайке», — заявила она. Но когда к воротам подошло войско народного ополчения, баклендские часовые оказали слабое сопротивление.
Симеон вспомнил, как головорезы в темных плащах бегали по коридорам, разбивая окна и малюя кресты на стенах, как выносили охапки бумаг из комнат мистера Паунси, а потом вытащили и самого стюарда. Портьеры и гобелены, спрятать которые не успели, полетели в огромный костер — черный шрам от него до сих пор оставался на лужайке. Потом их женщины скатили с телеги колоду, всю в бурых потеках, и полковник разбойничьего войска выволок Яппа из церкви.
Жуткая эта картина горела огнем в мозгу Симеона. Когда руку Яппа заковали в железный наручник, прибитый к испятнанной кровью плахе, бедняга обмочился — в паху у него расползлось темное пятно. Сверкая безумными голубыми глазами, полковник провозгласил обвинительный приговор. Топор уже был занесен, когда сквозь толпу пробилась леди Лукреция…
Резкий треск, донесшийся из-за деревьев внизу, вывел Симеона из задумчивости. В усадьбу Бакленд и днем-то мало кто наведывался, а уж перед рассветом и подавно. Лиса, решил Симеон. Или барсук. Он поплотнее закутался в тонкий плащ. Но потом из леса у подножья холма показалась неясная фигура.
На восточной башне Хески перегнулся через парапет, всматриваясь в темноту.
— Ты видишь? — прошипел он.
— Вижу. — Говорил Симеон более уверенно, чем себя чувствовал.
На дороге стоял худой мужчина в длинном плаще и низко нахлобученной шляпе с обвислыми полями. Чуть погодя он двинулся вверх по склону, к воротам. Кивком позвав Хески, Симеон быстро спустился по ступенькам, и они с товарищем встали плечом к плечу под закопченной каменной аркой.
— Чего ему нужно? — прошептал Хески.
— Откуда мне знать? — откликнулся Симеон, тоже шепотом.
После битвы при Нейзби несколько недель кряду группы оборванных солдат брели по гуртовым дорогам, возвращаясь домой. Но последние из них прошли здесь месяцы назад. В усадьбу до сих пор приходили немногочисленные нищие в надежде получить хлебное подаяние на приемном дворе. Но хлебные лари пустовали еще с первой зимы. Может, дезертир из ополченцев, подумал Симеон. Однако темная фигура шагала к воротам весьма целеустремленно.
— Сабли у него вроде нет, — с надеждой пробормотал Хески. — Ты видишь саблю?
Симеон отрицательно покачал головой и оглянулся на темную громаду дома. Все оставшиеся слуги спали там, скорчившись на соломенных тюфяках. В надворных постройках теперь никто не ночевал: ни Диггори в голубятне, ни служанки в маслодельне, ни даже Барни Керл в хозяйственном дворе. Один только Цапля остался в своем сарайчике у прудов, с улыбкой помотав головой в ответ на настойчивое предложение мистера Банса перебраться в дом.
Фигура приближалась, широко шагая длинными ногами вверх по дороге. Преодолев последние ярды, мужчина остановился перед часовыми, пряча лицо под полями шляпы.
— Кто идет в усадьбу Бакленд? — осведомился Симеон, стараясь говорить басом.
— Смотря кому она принадлежит сейчас, — ответствовал ночной гость.
— Сэру Уильяму Фримантлу, — объявил Симеон. — Как и всегда.
Мужчина кивнул, потом повернулся и негромко свистнул. Из-за деревьев у подножья холма стали выходить люди. Некоторые хромали сами по себе, другие ковыляли, опираясь на своих товарищей. Колонна оборванцев медленно потянулась вверх по склону.
— Кто идет? — громко повторил Симеон, теперь не на шутку встревоженный. — Что вам здесь надо?
Вместо ответа, мужчина снял шляпу. Глаза Симеона расширились.
