— Итак, наша паства умножилась, — звучно произнес Эфраим Клаф, обводя глазами людей в помещении.
Его пристальный взгляд остановился на Джоне, и на лице мелькнуло удивление. Потом грубые черты медленно расползлись в улыбке.
— Возблагодарим Господа! — воскликнул Клаф. — Ибо Он прислал к нам еще одну заблудшую душу. Помолимся же вместе за исправление этого человека!
От алтаря остался лишь прямоугольный шрам на каменном полу. Окна были разбиты, голые стены побелены. Кафедра, алтарная ограда, скамьи исчезли — вместе с балконом леди Анны, на месте которого теперь открывалась неотделанная стена с маленькой дверью, сколоченной из толстых досок. Новый баклендский пастор охватил взором собрание своих прихожан и широко раскинул руки — короткий черный плащ разлетелся у него за спиной, точно крылья гигантского ворона.
— На колени! — скомандовал Эфраим. — И внемлите словам Господа!
Все вокруг Джона преклонили колени на твердом камне. Впереди, между Гардинер и Поул, он разглядел простое платье и чепец Лукреции. Поблизости от нее стояли на коленях Джемма, Джинни и Мэг. Позади собрания прихожан вдоль стены выстроилась дюжина ополченцев, вооруженных мушкетами и саблями. Четыре десятка их размещались гарнизоном в Кэллок-Марвуде, сообщил Джону мистер Банс.
— «И сказал Господь Моисею, — начал читать по памяти Эфраим. — И сказал Моисей народу, говоря: вооружите из себя людей на войну, чтобы они пошли против Мадианитян. И выделено было из тысяч Израилевых по тысяче из колена, и послал их Моисей на войну. И они убили всех мужеского пола, и убили царей Мадиамских, Цура и Хура…»
Даже несмотря на тряпичные обмотки, Джону казалось, будто каменный пол становился все тверже и жестче, пока Клаф продолжал бубнить. В одном ряду с ним стояли Филип, Альф, Адам, Колин, Льюк и, в самом конце, Джед Скантлбери. Клаф сделал паузу и окинул глазами море склоненных голов.
— «И сказал Господь Моисею все это, — возгласил он далее, обращаясь к безмолвной пастве. — И сказал Моисей сынам Израилевым: Мадианитяне не заслужили пощады, поэтому отриньте всякую жалость…»
Джону вспомнились рассказы отца Хоула о финиковых пальмах и ливне Всемирного потопа. Все они словно бы остались в каком-то другом мире. Голос Эфраима буравил мозг, описывая мстительные кары и жестокости Бога.
— «Только для избранных сберегает Бог плоды своего сада. Грозди со своих виноградных лоз и мед из своих ульев. Только для избранных Он уставляет столы сладостями и изысканными яствами. Только для следующих праведной стезей Он задает обильные пиры, какие задавал в Эдеме…»
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем монотонный голос умолк.
— Всем встать! — наконец скомандовал пастор.
Поддерживая друг друга, прихожане с трудом поднялись на ноги. Эфраим ждал за дверью, самодовольно улыбаясь. Когда Джон приблизился, он вскинул ладонь:
— Одну минуточку, мастер Сатурналл.
Филип тоже остановился, но один из ополченцев толкнул его в спину, чтобы шел дальше. Джон в упор посмотрел на своего старого врага.
— Наверное, ты думаешь, что я ищу мести, — сказал Эфраим. — Или что держу на тебя зло за все обиды, мне нанесенные. За все твои враждебные умыслы и действия. Но это не так. Я служу Высочайшему Господину. Полковник Марпот очистил меня от подобных мыслей, отдаляющих от Бога. Так и я очищаю от роскоши и тщеславия обитателей этой усадьбы. Всех, от низших до высших.
Эфраим оглянулся. В пустой церкви одна Лукреция по-прежнему стояла на коленях. Лицо Клафа сморщилось в гадкой улыбке.
— Теперь мы оба служим леди Лукреции. Ты в кухне. А я здесь, в Божьем доме.
С этими словами пастор Клаф отступил за порог и захлопнул за собой дверь.
