Святого Клодока стояли без витражей.
Это произошло в первую Пасху после начала служения отца Хоула в Баклендском приходе. Сейчас означенный священник, обливаясь потом и пошатываясь, взбирался по скрипучим ступенькам на кафедру и мысленно недоумевал, почему вдруг в самое обычное воскресенье в памяти у него раздался звон бьющихся стекол. Почему сегодня, по прошествии многих лет, в течение которых на троне сменились королева и два короля, а в Каррборо аж шесть епископов, ему вдруг вспомнился день, когда Бог исчез из церкви? Положив ладони на гладкий бортик кафедры, отец Хоул обвел взглядом свою паству, ища ответ в поднятых к нему лицах. Прихожане внимательно смотрели на него с древних скамей.
Впереди сидели самые зажиточные селяне — Клафы, Хакстейблы, Сатоны и представители уважаемой ветви семейства Чаффинг. Скамьи позади них занимали Паркисоны и Фентоны, дальше располагались Друри, другие Чаффинги и Риверетты. На задних скамьях размещались все остальные. Наряженные в свои лучшие платья и чепцы, в самые чистые башмаки, чулки и бриджи, они глядели пристально и дышали ртом, чтобы не обонять слабого запаха гниения из-под ног. Старлинги и Дейры сегодня воротят нос друг от друга, заметил отец Хоул. Том Хоб слегка раскачивается, в его раззявленный рот того и гляди муха залетит. Перед ним, бесстыдно выставив раздутый живот, сидит Мэдди Оддбоун, недавно прогнанная с места служанки. У Джинни Лэмб на скуле свежий синяк, а у Илайджи Хакстейбла налитые кровью глаза краснее носа. На задней скамье в самом углу очень прямо сидит Сюзанна Сандалл. Ее сынишка, обычно тихий и спокойный, безостановочно ерзает на месте. За скамьями стоит церковный староста во всем черном, с копной длинных светлых волос и немигающими голубыми глазами на тяжелом лице.
Вот в чем дело. Вот почему вдруг вспомнились те давние события, сообразил отец Хоул, проглатывая разжеванный листочек мяты. Глаза Тимоти Марпота. В них читается непоколебимая уверенность в своей правоте. Полное отсутствие сомнений. У людей в черных плащах, бивших окна, были такие же глаза.
Но ни один фанатик не стал бы так длинно отращивать свои густые белокурые волосы, подумал преподобный. И не стал бы так бескорыстно трудиться на пользу своего прихода. Марпот читал проповеди всякий раз, когда отец Хоул недомогал, и всякий раз, по словам Гидеона Стивенса, продолжал говорить еще долго после того, как вытекал весь песок в часах. Он даже устраивал для прихожан молельные собрания в своем доме, поощряемый к тому епископом. Нет, назначение Тимоти Марпота в Баклендский приход было настоящим благом, истинным подарком Божиим. Отец Хоул так и сказал новому церковному старосте во время «ревизорского обеда». Марпот, который в тот момент срезал щечки с телячьей головы, расплылся в блаженной улыбке, словно получив наконец ответ на молитву, долго остававшуюся неуслышанной.
Громкое покашливание Гидеона вывело священника из задумчивости. Он взглянул на стих псалма, выбранный для сегодняшней проповеди, обратил свое испещренное старческими пятнами лицо к собранию и перевернул песочные часы.
— Нечестивые возникают, как трава, — возвестил он прихожанам церкви Святого Клодока. — А праведник возвышается, как пальма.
То была одна из его любимых библейских цитат. Нечестивые велики числом, объяснял отец Хоул. Но по счастью, над ними возвышается могучий ствол добродетели, лишая их солнечного света и живительного дождя. Это и есть пальма. Зло увядает и чахнет, говорил он себе, сидя с поникшей головой за столом в своей гостиной, пока зойлендские фанатики орали псалмы в церкви. Без должного ухода нечестивая трава засыхает и гибнет. Потом вопли прекратились. Беда миновала, подумал преподобный. Но секунду спустя в уши ударил звон разбитого стекла. И он еще долго сидел перед длинной коричневой бутылкой, одинокий, как пальма. Сидел и ждал…
Он оказался прав. Ко времени, когда из Каррборо прибыл констебль с помощниками, брат Зоил с приспешниками в черных плащах уже ушел. Двинулся к деревушкам на склонах Хребта. Или к болотам на Равнинах. Или к темным сырым церквям Зойленда. Последнее выступление брата Зоила состоялось в Каррборо, когда он выбежал из толпы после мессы, в праведном гневе потрясая над головой Библией, ударом которой и сломал нос епископу. В наказание его светлость повелел отрубить беззаконнику руку.
— Так нечестивые чахнут и хиреют, — сказал отец Хоул своей пастве, когда утекали последние песчинки в песочных часах, рассчитанных на час. — Они обращаются в мякину, и Господь сдувает их с лица
