обошли все продуктовые кладовые и мансардные хранилища.
— Яблок у нас навалом, — доложил Филип. — Бекон, окорока, полмешка сушеных фруктов, несколько банок разносолов и сахарная голова. Два мешка крупной муки. Овцы все еще дают молоко. Миссис Гардинер обещала приготовить брынзу и сыворотку. Морковь и репа хорошо сохранились. Можно сварить сладкую пшеничную кашу на молоке и испечь мясной пирог. Можно заколоть свинью. Но нам нужны дрова. От поленницы во дворе уже почти ничего не осталось… Ты меня слушаешь, Джон?
Они с Лукрецией праздновали длинные ночи любви, укрываясь за тяжелыми темными портьерами. Сидя у огня, она читала вслух стихи из черной книжицы, а потом вставала и осторожно, стараясь не поднять пыль, обходила кресло, маленький столик и колыбель. Она заплетала для него тугие косы — он любил медленно распускать их, накручивая на пальцы густые пряди, занавешивая волосами ее лицо. Темные глаза Лукреции неотрывно смотрели на него сквозь спутанные локоны.
— Я тебя возненавидела с первого взгляда, — прошептала она.
Джон сонно кивнул:
— Я тебя тоже.
Они переглянулись через длинную подушку.
— А что, если они узнают? — тихо спросил он. — Пирс, сэр Уильям…
— Они далеко.
— Но ведь они вернутся.
— Тогда ты покинешь меня. Сядешь на лощадь и уедешь в долину. Ты меня забудешь…
— Не забуду. Ты выйдешь замуж за Пирса.
— Может, он найдет себе другую. По своему вкусу. Говорят, парижские женщины необыкновенно очаровательны. Какого ты мнения о парижских женщинах, мастер Сатурналл?
Но у Джона испортилось настроение.
— Ты выйдешь за него, — повторил он.
— Умерь свой гнев, мастер Сатурналл.
Казалось, они вот-вот поссорятся, но, прежде чем Джон успел ответить, из-под одеяла раздалось громкое урчание. Он расхохотался, а Лукреция залилась краской.
— Ты мой повар, мастер Сатурналл, — сказала она. — Ну-ка, накорми меня.
— Первые мужчины и женщины пили пряное вино. Они нагревали белое вино с медом на огне и приправляли шафраном, корицей и мускатным орехом. Потом обжаривали финики и клали в горячий напиток…
Джон склонялся над ней, легко касаясь губами ложбинки между лопатками. Слова из материнской книги легко всплывали в памяти, словно откликаясь на голод Лукреции. Снова в воздухе струились дурманные ароматы, и горячее вино согревало желудок. Он бормотал знакомые слова, и воображаемый хмельной напиток растекался теплом по телу, как когда-то в морозном лесу. Теперь целительное вино действовало на них обоих. Когда Джон добрался до шеи, девушка перевернулась на спину.
— Я хочу попробовать твоего пряного вина, — потребовала она.
Джон взял с подноса высокий кувшин, наполнил чашу и стал смотреть, как Лукреция пьет, как вздрагивает тонкое горло при каждом глотке. Она подобрала пальцем каплю, скатившуюся по подбородку, и слизнула ее. Потом наконец повернулась к нему, с сомнением хмурясь:
— Должна сказать, мастер Сатурналл, что финиками здесь и не пахнет.
— Видимо, они недостаточно размягчились. А может, нерадивый повар забыл поджарить косточки или добавить шафран, гвоздику и корицу…
— Боюсь, мастер Сатурналл, твое пряное вино больше напоминает холодную воду.
Джон с притворным удивлением вскинул бровь:
— Только самый нерадивый повар винит в своих неудачах кухню, ваша светлость. Но я вынужден сослаться на скудость припасов в наших кладовых. Не говоря уже о погребах. И наших буфетных. Правду сказать, у нас нет вина.
