идет через луг. «Что-то станется с ним?» — тяжело вздохнула Сюзанна. Она вытянула из него обещание, и теперь оно тяготило душу. Священник чувствовал страшную усталость. Усталость и жажду.
Воздух снаружи был влажный. Над деревенским лугом разносился храп Тома Хоба. В доме Марпота горели огни, но остальные дома стояли темные. Поначалу иные вешали ветку крушины над дверью, но последователи Тимоти Марпота все их посрывали. Старые обычаи, подумал отец Хоул. Старые страхи.
— Только чистый душой способен увидеть ведьму, — сказал священнику голубоглазый мужчина, стоявший между Ароном Клафом и его угрюмым сыном Эфраимом. — Вот почему она нападает на невинных. Чтобы они не успели разглядеть ее подлинное обличье. Ибо ребенок обязательно опознает ведьму, святой отец. Уж вы мне поверьте.
Но отец Хоул помнил согбенного старца в голубом балахоне. Неужели он стал бы избивать деревенских дурачков? Или заставлять старух часами стоять на коленях? Неужели он послал бы ведьму, чтоб травила детей? Из прошлого, отделенного от него четырьмя десятилетиями, до отца Хоула донесся звон бьющихся стекол.
«Глупости!» — сурово одернул себя он. Церковный староста — не зойлендский фанатик. Болезнь уйдет. Обещание, данное Сюзанне Сандалл, утратит силу. Преподобный Хоул стоял один на краю пустынного луга.
«Пальма возвышается», — пробормотал он. Потом повернулся и побрел к своему дому.
Болезнь перепрыгивала из одного дома в другой, носилась взад-вперед по деревне. Пораженные ею дети сначала горели в лихорадке, потом исходили рвотой. Как и предрекала Мерси Старлинг. Под конец, сказала Джону матушка, несчастные извивались и корчились от боли, как насаженный на булавку червь.
После гневной вспышки Мерси она настрого запретила ему ходить в деревню. С утра Джон взбирался на склон и бродил знакомыми путями, пока дневной зной не прогонял его вниз, в буковую рощицу на краю луга. Там он ждал и прислушивался.
Порой Джон сидел в тени до самого вечера. А в иные дни ждал не дольше нескольких минут, напрягая слух и поглядывая вниз по откосу. Потом раздавался шорох живой изгороди, кусты раздвигались, и из них одно за другим появлялись знакомые лица.
Дандо ускользал из дому при любой возможности. Сету было труднее: мать таскала его в церковь каждый божий день. А Тобит приходил когда вздумается. Мальчики усаживались над журчащим водяным желобом.
— Моя мама говорит, что Мерси Старлинг давно спятила с ума, — сообщил Дандо.
— А моя говорит, что Джейк не многим лучше, — добавил Сет.
Они посмотрели вдоль тропы, словно могли увидеть сквозь заросли бузины и боярышника домик с белым фасадом.
— Ты слыхал про Мэдди Оддбоун? — спросил Дандо. — У нее воды отошли прямо на молельном собрании у Марпота. Но ее так и не отпустили до самого вечера.
— А как вам история со старой Конни Каллендер? — ухмыльнулся Тобит. — Арон Клаф обещал обойтись с ней помягче. А потом они раздели ее догола и заставили полдня стоять на коленях…
— Догола? — удивился Дандо. — Конни Каллендер?
Джон вспомнил старуху, тихо заговорившую с ним возле церкви. Представить ее голой было трудно.
— Эфраим ее видел, — хихикнул Тобит.
Джон и Сет переглянулись. Но прежде чем они успели поинтересоваться, с какой такой стати Тобит разговаривал с Эфраимом, до них доплыл откуда-то издали тонкий нежный голос, постепенно набирающий силу, взмывающий ввысь на первых протяжных нотах. Хрустальный девичий голос, выпевающий слова псалма. Джон напряженно прислушался. Тобит делано закатил глаза:
— Опять она за свое.
Кэсси пела псалмы каждый день в этот час. Иногда она пела и по вечерам. Тогда Джон шел через луг
