— Расскажите нам, — механическим голосом повторила Марта. Она короткими одинаковыми движениями баюкала мертвого мужа.
Рахмани переглянулся с перевертышем. Они поняли друг друга. В неровном свете свечи Кой-Кой сделал жест, что-то вроде «время покажет». Да, подумал Ловец, время… ее спасет только время. В Марте словно что-то сломалось. С той минуты, как нюхач привела всю их тюремную компанию в старое больничное бомбоубежище, Женщина-гроза смотрела только на убитого супруга.
— Рак — это вторая по смертности болезнь…
Ромашка потер переносицу и заговорил. Он попытался уложиться в несколько минут. Аркадий помогал, как мог. Кой-Кой старательно переводил. Затем все надолго замолчали.
— Верно ли я понимаю — вы боитесь этой болезни почти так, как мы боимся сахарных голов?
— Скорее всего, мы боимся ее даже больше. У вас есть Красные волчицы, а раковые клетки не умеет убивать никто.
— До вчерашнего дня не умели, — поправил Аркадий.
— Где четвертый? — Рахмани пересчитал капсулы. — Ты говорил, что их четыре? Или их было больше?
— Четвертый, с вашего позволения, находится в онкологическом отделении!
— Аркадий, вы кривляетесь или в самом деле пьяны? — тихо переспросила сестра Лена.
— Я счастлив. Может быть, я никогда не буду счастлив так, как сегодня. Я прошу прощения… я понимаю, что так нельзя говорить при покойниках, но…
— Как случилось, что вы нашли лекарство? — Саади обтер мокрый лоб. В бетонной коробке становилось все жарче, вентиляция не работала.
— Я прошу прощения, но это во благо… я обманул вас всех. — Толик Ромашка покраснел. — Да, я обманул, когда сказал, что мы заспиртовали всех личинок. В канале, который ты зачищал, помнишь — приходилось сдвигать кишечник, чтобы добраться?.. Да, в канале я обнаружил тогда не одного, а двух… уршадов. То есть я сразу и сам не понял. Я переложил эту дрянь в тазик, а пока Леночка промокала Аркаше лоб, я увидел, что их двое. Одного я сунул в дистиллят и запер…
Рахмани ощутил, как внутри него, как внутри погибающего в буре корабля, один за другим рвутся канаты. Кошмары сегодняшнего дня не закончились, словно все небесные и подземные духи ополчились на него одновременно. Рахмани представил, что произойдет в городе, если последыш сбежал. Далеко не всегда последыши проявляли себя сразу. К примеру, в сухих районах Хибра за личинками никто не гонялся, они сами погибали от обезвоживания. Эпидемии случались крайне редко, а если и случались, то мудиры районов успевали вызвать ловцов. Таких, как Марта, таких как ее сестры-волчицы.
Но здесь, среди миллионов ничего не подозревающих, наивных горожан…
— Аркадий, теперь ты рассказывай. — Толик уступил трибуну коллеге.
— Утром мы отвели коня… я прошу прощения — центавра в подвал, затем я отдал вам «жигуль», а сам сидел как на иголках. Все наши явились на работу, я еле дождался, пока шеф закроется на утреннюю маевку… Я вернулся в лабораторию и достал того, живого. Он бодренько так плавал в банке и, кажется, растолстел, стал еще крупнее. Остальные погибли, я проверил. Я завернул банку в бумагу, позвонил Лизавете, и мы вместе отправились в онкологию, к Жуховицкому.
— Так Георгий Павлович был с вами заодно? — выпалил Толик.
— Заодно, — вздохнул бородач, — заодно в том смысле, что он готов был хвататься за любую соломинку…
— Ты молодчина! — подпрыгнул Ромашка. — Вы тогда пошли к Жуховицкому? Это же надо такое, я бы попробовал сперва поговорить с добровольцами… Извините, Рахмани. Жуховицкий — это наш профессор, золотой человек, он преподавал на втором и третьем курсах. — Ромашка принялся невнятно объяснять Ловцу и компании: — Он умирает… от рака, представьте. И лежит в нашей онкологии, и все понимает. Знает точно, сколько ему осталось. Говорят, он даже… одним словом, он умнее тех, кто его лечит. Хотя лечением это не назовешь. Операцию делать поздно, химию Жуховицкий переносит с большим трудом…
— Так ты оставил в живых одного из последышей, чтобы сделать из него лекарство для вашего
