происходит вокруг. Он отдавал команды своим бородатым бронзоволицым воинам, а сам не делал лишних движений. Мимо него тащили мешки с жемчугом и золотыми кубками, но этот странный человек равнодушно отворачивался.
Недалеко дрались и стреляли, а мне стало все равно. Я изо всех сил налегла на борт лодки и выкатилась наружу.
Нет, конечно же, я вру. Я всегда вру себе, когда думаю о нем. Потому что иначе невозможно оставаться в трезвом рассудке.
Я выкатилась наружу, поскольку страшно испугалась, что с ним что-то произойдет в мое отсутствие. Я испугалась, что этого совершенно незнакомого мужчину убьют, и я не сумею защитить его. Или он сбежит обратно на свой огромный корабль и улетит к звездам…
Кто-то бежал на него сбоку, целясь из ружья, а удивительный незнакомец стоял и смотрел на меня. А мне почему-то было спокойно и радостно от того, что можно просто лежать ничком и слушать, как заполняются водой трюмы. Почему-то я не сомневалась, что этот отчаянный воин спасет меня и успеет уклониться от выстрела, который вот-вот разнесет ему голову…
Он успел.
Тогда я впервые увидела, как пляшет брат-огонь. И увидела лицо воина. Нет, скорее — лицо печального бога.
Ломаные молнии сорвались с его пальцев, ружье взорвалось в руках хинца, он упал и стал кататься, схватившись за горящее лицо.
— Кто ты такой, воин?
Я спросила почти беззвучно, во мне не осталось сил на крик. Он снова улыбнулся и тряхнул светлыми кудрями, удивительно светлыми для обветренной смуглой кожи. Сама того не ожидая, я назвала его именем, которое осталось с ним навсегда. Отец и наставники подарили ему несколько имен, но в минуты, когда человек забывает отцов и наставников, я называла его — воин. Жестко, больно и сладко.
Именно так, как он умеет любить.
Еще четверо набросились на него, они вылезли с ножами в зубах из кормового люка. Один навел арбалет и успел выстрелить. Я слышала, как прозвенела тетива, я слышала, как с сухим щелчком освободился ударник, но ничего не могла поделать. Если бы стреляли в меня, я станцевала бы танец «аиста», заставила бы их опустошить колчаны, а потом мы поговорили бы на языке стали.
Короткая стрела проткнула незнакомца насквозь, почти сразу его ударили ножами. Кудрявый юноша стоял и улыбался, глядя мне в глаза. Двое его солдат, белоголовые, дикие, закованные в латы, уже спешили. Они выстрелили трижды, со страшным грохотом и вспышкой. У ближайшего хинца оторвало руку, второму разорвало живот.
Второй кудрявый юноша дрался на ножах с уцелевшими пиратами. Третий юноша, точная копия второго, появился из-за мачты и выплюнул вверх сгусток пламени.
В «вороньем гнезде» истошно завопили: там прятался кто-то из команды Нгао.
— Ты умеешь творить миражи?
— Меня учили этому с детства.
— Где же учат такому колдовству?
— Это не колдовство. Это сила разума.
— Кто ты такой, воин?
Он поднял меня и понес наверх, навстречу жерлам пушек и распахнутой пасти деревянной девы. Его закованные в сталь рыцари стреляли в пиратов из многоствольных аркебуз. Разбойников даже не подпускали для ближнего боя. Многие плакали, становились на колени и молили о пощаде.
Наверху, при свете факелов, меня изумила его кожа. Я сразу догадалась, что этот человек родился смуглым, почти как я, но после его переиначили. Его жесткие кудри стали светло-русыми, а глаза обрели обманчивую пустоту бутылочного стекла.
Я спрашивала его на разных языках, а юный капитан молча купался в звуках моего голоса. Мне стало страшно, когда я разглядела глубину пропасти, куда нам вместе предстояло падать.
