новорожденного ребенка. И, как и тогда, понимал, что с этого дня жизнь уже никогда не станет прежней.
Вдруг неожиданно всплыло воспоминание о подписанных только что бумагах. И сознание Глазова немедленно накрыло тошнотворной пеленой черной тоски.
— Разберемся, — проговорил Алексей Максимович, пытаясь задавить в себе эту тоску, — разберемся, разберемся…
Алексей Максимович увидел впереди бредущую вдоль трассы фигурку, пошатывающуюся из стороны в сторону, словно под ударами ветра. Он дождался, пока человек поравняется с ним, и позвал, опустив стекло:
— Садись, довезу.
Длинноволосый шарахнулся от машины.
— Да не бойся ты. Не трону. Раз уж так все вышло… хоть до города подброшу. Заодно расскажешь мне подробно, что произошло.
— Немедленно отойти от ворот! Немедленно отойти от ворот! — на одной ноте, точно выдавая закольцованный отрезок записи, надрывался мегафон, застывший в неподвижной руке. Сходство с записью увеличивало то, что лицо человека, раз за разом произносящего это, полностью скрывала сплошная черная маска с прорезями лишь для рта и глаз, и шевелящиеся губы не были видны за раззявленной, мертво металлической мегафонной пастью.
За широкой, обтянутой темным камуфляжем спиной человека с мегафоном стоял, косо перегородив проезжую часть, автобус «ПАЗ». Вплотную к автобусу громоздился самосвал, в кузове которого на каких-то тюках и связках металлических трубок отчужденно курили рабочие в одинаковых голубых комбинезонах. Чуть поодаль от автобуса и самосвала помещалась дорогая иномарка, на фоне которой серенькая «Ока» с надписью по борту «Государственная Теле-Радио Компания Саратов» смотрелась совсем игрушечной. Между иномаркой и служебным автомобилем телевизионщиков расположилась группа солидного вида господ, среди которых выделялась крупнотелая дама с высокой причудливой прической и в благородно поблескивающей на тусклом солнце меховой долгополой шубе. Дама эта, морщась от усиленных громкоговорителем воплей, время от времени давала снисходительные комментарии крутившемуся тут же тонконогому пареньку, нагруженному громоздкой профессиональной видеокамерой:
— Сейчас мы имеем возможность наблюдать проявление возмутительного самоуправства, полнейшего неуважения к власти…
— Немедленно отойдите от ворот! Немедленно отойдите от ворот! — лязгающий монотонный речитатив вдруг прервался. Камуфляжный мужик в маске, не опуская мегафона, оглушительно прокашлялся и сменил пластинку: — Освободите проезд для техники! В противном случае мы будем вынуждены применить силу!..
Сила, впрочем, и так уже применялась. Четверо в глухих масках, в темном камуфляже с нашивками на спинах «ОМОН», кряхтя, наваливались на прутья металлических ворот, напротив которых и располагались вышеупомянутые автомобили и приехавшие на них люди. Под ногами ОМОНовцев позвякивал, когда на него наступали, срезанный автогеном замок с обрывком цепи. И странно было, что четверо здоровенных мужиков никак не могли распахнуть ворота, хотя их с противоположной стороны удерживал, ухватившись обеими руками за крайние прутья створок, один только человек: невысокий, но крепенький парень с азиатским лицом, в спортивном костюме. Вероятно, в том, что он даже особых усилий не прилагал, не давая створкам разъехаться, открыв проход, а просто держался за прутья, не багровея лицом и не задыхаясь, намеревавшиеся прорваться за ограду предполагали какой-то фокус, вроде скрытого в воротах механизма. Потому и не особо удивлялись тому факту, что четверо не могут сладить с одним. А, может быть, удивлялись, но не подавали вида.
За спиной парня в спортивном костюме, сдерживающего натиск ОМОНовцев, нервно прохаживался из стороны в сторону высокий худой мужчина, явно не по погоде одетый лишь в белую рубашку и брюки. На ногах мужчины красовались летние сандалии, в которые имеют обыкновение переобуваться, приходя на
