пацанов? Мол, мы фуфло толкаем, обманываем? Киса, Мазур… братва! Гляньте, мальчик на дедушек тянет! Мало того, что стукачом заделался и не признается, так еще и на нас, падла, кивает!
— Лучшая защита — это нападение, — поддакнул Киса и пихнул в плечо Двуху: — Так, что ли, Игорян?
Двуха воровато скользнул глазами по сторонам, шмыгнул и буркнул себе под нос:
— Так…
— Александр, — обратился Олег к Командору. — Странно, что ты молчишь…
— Что ж мне прикажешь говорить? — вроде бы и спокойно и все с той же рассеянной полуулыбкой, но не глядя на Трегрея, сказал Командор. — Откуда мне знать, как дело было? Я в больничке валялся.
— По твоей, Гуманоид, вине, кстати, — пискляво добавил Мазур.
— И видится мне, зла на обидчиков своих уже никакого не держишь?
— Виновные наказаны, — ровно произнес Командор, — инцидент исчерпан… Чего еще? Зачем… нагнетать обстановку, амиго?
— А как же: «один за всех и все за одного»?
Командор промолчал.
— Кстати, изволь заметить: твои действия с меня ответственности за тебя… равно как и за всех остальных ребят, не снимают.
Командор снова ничего не ответил.
— Игорь? — позвал Олег.
— Чё Игорь-то? — откликнулся за Двуху Гусь. — Ты за чужими спинами не прячься, Гуманоид. За себя ответ держи.
— Изволь, — сказал Трегрей, повернувшись к Гусеву. — Даю слово чести дворянина, что все направленные против меня обвинения ложны.
— Слово чести дворянина! — со смехом повторил Гусев.
Засмеялся и Киса. Тут же захихикал Мазур, басовито загрохотал Кинжагалиев… через секунду смеялась почти вся столовая. Олег, стоя у стола с подносом в руке, медленно оглянулся. Кое-кто под его взглядом осекся и примолк, но большинство продолжали смеяться. Тут же Трегрей заметил и Сомика. Женя, какой-то съежившийся, осунувшийся и будто постаревший, осторожно пробирался от дверей к раздаточной: почему-то вдоль стен, хотя несомненно быстрее и удобнее было бы пройти между рядами столов, по центру столовой. Похоже было, что Женю совершенно не волновало то, что происходит сейчас в столовой; единственное, что его интересовало — не обратить случайно на себя чьего-нибудь внимания. Подбежав к окошку раздаточной, у которой не было уже очереди, Сомик приглушенно запищал туда что-то вольнонаемному работнику столовой…
— Слышь ты, дворянин! — проговорил Дрон. — Теперь вникай, что я тебе скажу…
— Эй! — с неудовольствием окликнул Дрона Кинжагалиев. — Молодой, ты чего? Не много на себя берешь: «я скажу…»?
Дрон замолчал, нахмурясь. Кинжагалиев кивнул Гусю.
— Ты, Гуманоид, теперь даже не дух, понял? — заговорил Саня Гусев на всю притихшую столовую. — Ты теперь вообще никто. Поэтому держи себя тише воды, ниже травы, понял? И к нормальным пацанам не лезь. Да они и сами уже в курсе, как с тобой себя вести надо… Никто с тобой здороваться не будет, никто разговаривать не будет, никто тебе ни руки не подаст, ни чего другого. И от тебя никто ничего не возьмет. Ты никто. Тебя нет. Понял?
— А будешь залупаться, — подождав, пока договорит дедушка, сказал Дрон, — мы тебя всем взводом отметелим… Эй, Водолаз! — позвал он сидящего за соседним столом Шапкина. — Иди сюда!
Подхватив свой поднос, Шапкин поспешно занял последний свободный стул стола «банды». И замер на этом стуле, втянув голову в плечи.
— А твое место, — заявил Дрон Олегу, — теперь во-он там.
И указал на стоящий в углу стол, заваленный грязной, предназначенной для мытья посудой. Притулившись за тем столом, торопливо поглощал свой обед Сомик.
