желал его исполнения. И ответ Элдрета наполнил меня трепетом удовольствия: я должен был вернуться вовремя, чтобы приступить к работе утром во вторник.
Пока я тешился предвкушением приятной встречи со своими старыми друзьями, внезапно среди нас объявился ненавистный Тайбитс. Он спросил, поладили ли Майерс и Платт, и услышал в ответ, что поладили они славно и что утром Платт собирается на плантацию Форда повидаться с друзьями.
– Хо-хо! – ухмыльнулся Тайбитс, – оно того не стоит. Этот ниггер слишком много о себе возомнил. Никуда он не пойдет.
Но Элдрет настаивал, что я трудился верой и правдой – что он дал мне слово, и что при таких обстоятельствах не следует меня разочаровывать. После этого они, поскольку уже смеркалось, удалились в одну хижину, а я ушел в другую. Я никак не мог отказаться от мысли пойти в гости; это было бы для меня ужасным разочарованием. Перед наступлением утра я решился, если Элдрет не будет возражать, пойти – пусть на свой страх и риск. На рассвете я уже был у его порога в ожидании пропуска, с одеялом, скатанным в узелок и висевшим на палке, которую я перебросил через плечо. Спустя некоторое время из хижины вышел Тайбитс в одном из своих неприятнейших настроений, умылся, подошел к пеньку, торчавшему поблизости, уселся на него и о чем-то глубоко задумался. Простояв так довольно долго, побуждаемый внезапным нетерпением, я пошел было прочь.
– Ты что, собрался идти без пропуска? – окликнул он меня.
– Да, господин, так я думал, – ответил я.
– И как же, ты думаешь, ты туда попадешь? – осведомился он.
– Не знаю, – вот и весь ответ, который я ему дал.
– Тебя поймают и посадят в тюрьму, где тебе самое место, не успеешь ты и полдороги пройти, – добавил он, возвращаясь в хижину. Вскоре он вышел оттуда с пропуском в руке и, обозвав меня «проклятым ниггером, который заслуживает сотни плетей», швырнул бумажку на землю. Я подобрал ее и поспешил убраться оттуда.
Раба, пойманного за пределами хозяйской плантации без пропуска, мог схватить и отхлестать кнутом любой встреченный им белый. На полученном мной пропуске была указана дата и написан следующий текст:
Это обычная форма пропуска. По дороге немало людей требовали его у меня, читали и отдавали обратно. Причем те, кто имел внешность джентльменов, чье платье указывало на состоятельность, часто вообще не обращали на меня внимания. Но какой-нибудь оборвыш, явный бездельник и бродяга, никогда не упускал возможности окликнуть меня, рассмотреть и изучить в самой тщательной манере. Ловля беглецов нередко бывает прибыльным бизнесом. Если после публикации объявления о поимке беглого не находится владелец, такого невольника можно продать тому, кто даст наибольшую цену; нашедшему невольника полагается некоторая плата за его услуги в любом случае, даже если хозяин объявился. Вот поэтому «злобный белый» (прозвище бродяг такого разряда) считает Божьим благословением встречу с никому не известным негром без пропуска.
В той части штата, где я оказался, не существует придорожных гостиниц. У меня не было ни гроша денег, я не нес с собой никакой провизии в своем путешествии от «Большого Тростника» до Байю-Бёф. Тем не менее, имея пропуск, раб никогда не будет страдать ни от голода, ни от жажды. Нужно лишь предъявить его хозяину или надсмотрщику плантации и изложить свои нужды, и тот пошлет на кухню и обеспечит просителя пищей или кровом, в зависимости от того, что потребуется. Путник останавливается в любом доме и требует себе трапезы с той же свободой, как если бы это была общественная таверна. Таков обычай этих мест. При всех недостатках обитателей района Ред-Ривер и прилегающих к ней байю во внутренней части Луизианы в гостеприимстве им никак не откажешь.
Я прибыл на плантацию Форда к концу дня и провел вечер в хижине Элизы вместе с Лоусоном, Рейчел и другими своими знакомыми. Когда мы покинули Вашингтон, Элиза была полненькой и округлой женщиной. У нее была гордая осанка, и в своих шелках и украшениях она являла собой истинную картину грациозной силы и элегантности. Теперь же она стала лишь бледной тенью себя прежней. Лицо ее исхудало до прозрачности, а некогда стройное и деятельное тело ссутулилось, словно неся на себе бремя сотни прожитых лет. Усевшись на корточки на пол хижины, одетая в грубые одеяния рабыни, она так изменилась, что старый Элиша Берри не узнал бы мать своего ребенка. Больше я ее никогда не видел. Поскольку она стала бесполезна для работы в хлопковом поле, ее обменяли за какой-то пустяк некоему человеку, жившему неподалеку от плантации Питера Комптона. Скорбь безжалостно глодала сердце Элизы, пока силы ее не иссякли; и за это последний хозяин, как говорят, совершенно безжалостно порол ее и всячески унижал. Но кнутом он не мог ни вернуть ей былой задор ее юности, ни выпрямить в полный рост ее сутулившееся тело, сделав его таким, каким оно было, когда ее окружали дети, а впереди на пути сиял свет свободы.
Я узнал подробности ее отбытия в иной мир от одного из рабов Комптона, который пришел на Ред-Ривер к байю, чтобы помочь мадам Таннер в «горячее времечко». Под конец, сказывали, она стала совершенно беспомощной, несколько недель пролежала на
