городку со своей скрипкой в руке. «Куда ты теперь идешь, Платт?», да «Что сегодня намечается, Платт?» – такие расспросы сыпались на меня с каждого порога и из каждого окна. И не раз, если не было особой спешки, я, поддаваясь настойчивым уговорам, доставал смычок и, сидя верхом на муле, начинал свой музыкальный рассказ для толпы восторженных детишек, собиравшихся вокруг меня на улице.
Увы, когда бы не моя возлюбленная скрипка, едва могу вообразить, как смог бы я вынести долгие годы неволи. Она вводила меня в большие дома, облегчала мне множество дней полевых трудов, обеспечивала меня удобствами в моей хижине, трубками и табаком, лишней парой башмаков; и часто уводила меня прочь от сурового хозяина, позволяя быть свидетелем сцен радости и веселья. Она была моей спутницей, моей наперсницей, триумфально громкой, когда я был радостен, и изливавшей нежные, мелодичные утешения, когда я был печален. Часто в полночь, когда сон бежал, испуганный, из хижины и душа моя была встревожена и обеспокоена размышлениями о моей судьбе, она пела мне песню мира. В святые дни субботние, когда нам был позволен час или два праздности, она сопровождала меня в какое-нибудь тихое место на берег байю и, возвышая свой голос, вела со мною мягкую и приятную беседу. Она прославила мое имя в этих краях, помогла мне найти друзей, которые в противном случае не обратили бы на меня внимания, подарила мне почетное место на ежегодных празднествах и обеспечила самые громкие и самые сердечные всеообщие приветствия на рождественских танцах.
О, эти рождественские танцы. О вы, ищущие удовольствий сыны и дочери праздности, двигающиеся выверенным шагом, безжизненным и апатичным, через медлительный котильон; коли желаете вы узреть истинную живость, если не «поэзию движения», коли желаете увидеть неподдельное счастье, свободное и безграничное, – отправляйтесь в Луизиану и поглядите, как пляшут рабы при звездном свете в рождественскую ночь.
В то самое Рождество, которое ныне у меня на уме и описание коего послужит описанием всех подобных дней, мисс Ливли и мистер Сэм (первая принадлежит Стюарту, последний – Робертсу) открыли бал. Всем было хорошо известно, что Сэм питает страстную привязанность к Ливли, так же как и один из боев Маршалла, и другой – из боев Кэри. Ибо Ливли воистину была девушкой веселой[84], и кроме того – кокеткой, то и дело разбивавшей сердца. И Сэм Робертс чувствовал себя триумфатором, когда, встав от пиршественного стола, она подала ему руку для первой «фигуры» в присутствии обоих его соперников. Те двое приняли сокрушенный вид и, сердито качая головами, сообщали всем и каждому, как им хотелось бы подступить к мистеру Сэму и как следует его вздуть. Но вовсе не ярость вздымала безмятежную грудь Сэмуэля, когда ноги его взлетали, подобно барабанным палочкам, когда шел он, вдоль линии и в середину, рядом со своей обворожительной партнершей. Вся компания громогласно приветствовала и подбадривала их и, возбужденные аплодисментами, они продолжали «рвать подметки» и после того, как все прочие утомились и остановились на минутку, чтобы перевести дух. Но сверхчеловеческие усилия под конец одолели и Сэма, и Ливли осталась плясать одна, вертясь, точно волчок. Тогда один из соперников Сэма, Пит Маршалл, ринулся вперед и изо всей мочи принялся скакать и шаркать, выгибаясь во всех мыслимых и немыслимых коленцах, словно полный решимости показать мисс Ливли и всему миру, что Сэма Робертса можно не брать в расчет.
Однако, на поверку, страсть Пита превосходила его осмотрительность. Такие неистовые упражнения полностью вышибли из него дух, и он свалился наземь, точно пустой мешок. Тогда пришло время испытать себя Гарри Кэри; но Ливли вскоре переплясала и его, посреди приветствий и криков «ура», полностью поддержав свою заслуженную репутацию «самой бойкой девчонки» на байю.
Когда заканчивается один «тур», его тут же сменяет другой, и танцор или плясунья, которые дольше всех остаются на ногах, получают самые бурные овации, и так танцы продолжаются до самого наступления дня. Они не замирают вместе со звуками скрипки: в этом случае заводят музыку, характерную только для негров-невольников. Это называется «прихлопыванием», которое сопровождается одной из тех бессодержательных песенок, которые сочиняются скорее для подгонки под определенную мелодию или ритм, чем ради выражения какой-то отчетливой мысли. Прихлопывание исполняется так: сперва бьют ладонями по коленям, затем хлопают ладонями друг о друга, затем по правому плечу одной рукой, по левому другой – и все это происходит в такт движению ног и распеванию, к примеру, такой песенки:
Или, если эти слова не подходят к звучащей мелодии, может быть, подойдет «Хог-Ай» – довольно туманный и поразительный образчик стихосложения, который, однако, невозможно оценить, если не услышишь его на Юге. Слова там такие:
