— Да, маленькая земляная креветка. У нее только четыре ножки, а не шесть, как у насекомых. По этому же признаку можно определить, что пауки не относятся к насекомым, ведь у них восемь ног.
— Ты что, издеваешься надо мной? Хочешь меня убедить, что пауки — это земляные креветки?
Распахивая перед Адамбергом сокровищницу знаний, Вейренк в то же время пытался понять, почему комиссар не отреагировал на сообщение, что Ипполит и Лина — внебрачные дети Вальрэ.
— Нет, они паукообразные.
— Это что-то меняет, — сказал Адамберг и не спеша зашагал к дому. — Но что именно?
— Это лишь в очень небольшой степени меняет наше представление о мокрице. Несъедобное ракообразное, вот что она такое. Хотя, возможно, Мартен бы со мной не согласился.
— Я говорю о Вальрэ. Если у человека на спине такая отметина и она есть еще у двоих, это обязательно значит, что они родственники?
— Безусловно. И Данглар описал пятно очень точно. Размер — два сантиметра, цвет фиолетовый, форма — удлиненный овал, и спереди — что-то вроде усиков.
— В общем, ракообразное.
— Да. И вспомни, Вальрэ очень не хотел, чтобы его раздевали. О чем это говорит? О том, что он знает: пятно может его выдать. Другими словами, он знает, что брат и сестра Вандермот — его дети.
— А вот они не знают, Луи. Иппо сказал мне, что он — сын самого распоследнего мерзавца, и в этих словах была неподдельная горечь.
— Значит, граф не решается сказать им правду. Он заботился о них, пока они были маленькие, доверил их воспитание Лео, приютил Иппо у себя в замке, когда посчитал, что мальчику грозит опасность, но он не желает открыто признать их своими детьми. И допускает, чтобы они прозябали в нищете вместе со своей матерью, — холодно произнес Вейренк.
— Он боится скандала, склок из-за наследства. В сущности, гадкий он человечек, этот граф де Вальрэ.
— А тебе он показался симпатичным?
— Ну, не то чтобы симпатичным, но искренним и решительным. И еще — великодушным.
— А на самом деле он насквозь фальшивый и вдобавок трус.
— Или он намертво прирос к скале своих предков и не может пошевелиться. Как морской анемон. Нет, пожалуйста, не надо объяснять мне, что это такое. Я знаю, морские анемоны — это моллюски.
— Нет, это коралловые полипы.
— Ладно, — согласился Адамберг, — это полипы. Ты только позволь мне думать, что Эльбо птица, и все будет хорошо.
— Эльбо — птица. По крайней мере, раньше был птицей. Но теперь, когда он в качестве среды обитания выбрал твою туфлю, я в этом уже не уверен.
Адамберг остановился, чтобы взять у Вейренка сигарету, и все той же неторопливой походкой пошел дальше.
— Граф в юности женился на Лео, — сказал он, — но потом, под нажимом родственников, развелся с ней и взял в жены особу знатного происхождения, вдову с маленьким сыном.
— Значит, Дени де Вальрэ не его сын?
— Вот это, Луи, факт общеизвестный. Граф усыновил его, когда ему было три года.
— И других детей у него нет?
— Официально — нет. По городу ходят слухи, будто он не может иметь детей, но теперь мы с тобой знаем, что это неправда. Представь, как Ордебек воспримет новость о том, что граф прижил двоих детей от горничной.
— Мамаша Вандермот работала у него в замке?
— Нет. Но она пятнадцать лет проработала в замке, превращенном в отель, поблизости от Ордебека. Наверно, в молодости за ней все увивались, если у нее была такая же грудь, как у Лины. Я тебе уже говорил, какая у Лины грудь?
— Да. Я даже ее видел. Я встретил Лину, когда она выходила из адвокатской конторы.
— И что ты сделал? — спросил Адамберг, испытующе глядя на лейтенанта.
— То же, что и ты. Уставился на нее.
— Ну и?..
— Ты прав. Когда это видишь, возникает чувство, похожее на неутолимый голод.
— Вот в этом замке-отеле граф, скорее всего, и встретил молодую мамашу Вандермот. Результат: двое детей. Со стороны матери графу нечего было опасаться. Она не стала бы со всех крыш кричать о том, что Иппо и Лина графские дети. Потому что папаша
