еще полстакана и стащил сигарету из пачки сына.
— Это местная ордебекская легенда? — спросил он.
Данглар покачал головой:
— Нет. Свита Эллекена бродит по всей Северной Европе. По скандинавским странам, по Фландрии, по северным областям Франции, по Англии. Но всегда по одним и тем же дорогам. По Бонвальской дороге она носится уже тысячу лет.
Адамберг подтащил стул и уселся рядом, вытянув ноги; теперь все трое сидели кружком перед камином.
— При всем при том… — начал он, но вдруг запнулся: он часто обрывал фразу, не умея четко сформулировать мысль, которая позволила бы ее закончить.
Данглар никак не мог привыкнуть к туману, заволакивавшему мозги комиссара, к недостатку последовательности и систематичности в его рассуждениях.
— При всем при том, — подхватил майор, — нельзя исключать, что речь идет всего лишь о несчастной молодой женщине, неуравновешенной и подверженной галлюцинациям. И о ее запуганной матери, поверившей в их реальность настолько, чтобы обратиться за помощью к полиции.
— При всем при том эта женщина предупреждает о скорой смерти нескольких человек. А что, если Мишель Эрбье никуда не уезжал, что, если мы обнаружим его тело?
— Тогда ваша Лина окажется в очень скверной ситуации. Кто поручится, что это не она убила Эрбье? А потом сочинила целую историю, чтобы отвести от себя подозрения?
— То есть как это «отвести подозрения»? — улыбнулся Адамберг. — Неужели вы всерьез полагаете, что полиция будет рассматривать всадников Адского Воинства в качестве подозреваемых? По-вашему, это было бы очень умно с ее стороны — свалить вину на парня, который тысячу лет катается верхом в тех краях? И кого мы будем арестовывать? Командира Эннекена?
— Эллекена. Он — владетельный князь. И быть может, ведет свой род от самого Одина.
Данглар твердой рукой наполнил стакан.
— Забудьте, комиссар. Забудьте о безногих всадниках, а заодно и об этой Лине.
Адамберг тряхнул головой в знак согласия, и Данглар осушил стакан. Когда он ушел, Адамберг прошелся по комнате, глядя в никуда.
— Помнишь, — сказал он Кромсу, — когда ты пришел в первый раз, тут не горела лампочка?
— Она и сейчас не горит.
— А если вкрутить новую?
— Ты же говорил, тебе не важно, горят лампочки или нет.
— Да, говорил. Но рано или поздно наступает момент, когда надо сделать шаг. Рано или поздно наступает момент, когда говоришь себе: я вкручу лампочку; когда говоришь себе: завтра я позвоню капитану жандармов в Ордебеке. И тогда надо просто сделать это.
— Но ведь майор Данглар правду сказал. Она же чокнутая, это ясно. Что ты собираешься делать с ее Адским Воинством?
— Меня беспокоит не Воинство, Кромс. Я не люблю, когда мне сообщают о предстоящих убийствах, кто бы и как бы об этом ни сообщал.
— Понял. Значит, я вкручу лампочку.
— Ты ждешь, когда будет одиннадцать, чтобы покормить голубя?
— Я останусь тут на ночь и буду кормить его каждый час. Буду дремать на стуле.
Кромс дотронулся до голубя кончиками пальцев.
— А он не слишком теплый при такой-то жаре.
VI
В четверть седьмого утра Адамберг проснулся оттого, что кто-то встряхнул его за плечо.
— Он открыл глаза! Иди посмотри. Скорее!
Кромс до сих пор не решил, как обращаться к Адамбергу. «Отец»? Слишком высокопарно. «Папа»? Но он уже не ребенок. «Жан- Батист»? Фамильярно и неуместно. Так что на данном этапе он вообще никак не называл Адамберга, и от пропуска нужного слова в его
