— Узнать, не спрятаны ли у меня здесь документы, доказывающие, что против Клермон-Брассеров ведется неофициальное расследование. Иными словами, им надо проникнуть в дом в наше отсутствие. Мо больше не может здесь оставаться.
— Надо увезти его сегодня вечером?
— На всех дорогах полицейские кордоны, Кромс. Нам надо пораскинуть мозгами, — повторил он.
Кромс, нахмурив брови, затянулся сигаретой.
— Если они наблюдают за домом с улицы, мы не сможем посадить Мо в машину.
Адамберг, все еще прохаживаясь вокруг стола, подумал, что его сын, оказывается, способен действовать быстро и принимать прагматичные решения.
— Мы пойдем к Лусио, через заднюю калитку в его половине сада можно выйти на соседнюю улицу.
Внезапно Адамберг остановился и прислушался: в саду зашуршала трава. И в ту же минуту кто-то постучал в дверь. Мо уже успел выскочить из-за стола с тарелкой в руках и отойти назад, к лестнице.
— Это я, Ретанкур, — послышался звучный голос лейтенанта. — Можно войти, комиссар?
Вытянув большой палец, Адамберг показал Мо, где находится погреб, а затем открыл дверь. Дом был старый, и Ретанкур пришлось наклониться, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Когда она вошла, кухня показалась маленькой и тесной.
— Я по важному делу, — сказала Ретанкур.
— Вы ужинали, Виолетта? — спросил Кромс: он словно расцвел при виде Ретанкур.
— Не имеет значения.
— Сейчас разогрею, — сказал Кромс, бросаясь к плите.
Голубь, семенивший по столу, направился к Ретанкур и остановился сантиметрах в десяти от ее руки.
— Смотрите-ка, он меня помнит! И вроде бы выздоровел.
— Да, но он не летает.
— И непонятно, в чем причина — в физическом состоянии или в психике, — очень серьезно произнес Кромс. — Я тут провел эксперимент: вынес его в сад, думал, он взлетит, а он знай себе клюет крошки, как будто забыл, что может оторваться от земли.
— Ну так вот, — сказала Ретанкур, усаживаясь на стул, который выглядел надежнее остальных. — Я внесла изменения в ваш план слежки за братьями Клермон.
— Он вам не понравился?
— Нет. Он слишком традиционный, слишком затянутый, слишком рискованный и без надежды на успех.
— Не исключено, — признал Адамберг: действительно, со вчерашнего дня ему приходилось принимать быстрые и, возможно, не вполне взвешенные решения. — Вы придумали что-то свое?
— Да. Проникнуть к ним в дом. Я не вижу другого выхода.
— Это тоже вполне традиционно, — заметил Адамберг, — и в данном случае неосуществимо. Дом Клермонов — неприступная крепость.
Кромс поставил перед Ретанкур тарелку разогретой лапши с тунцом. Адамберг предположил, что лейтенант в два счета умнет несъедобную рыбу и ничего не заметит.
— У тебя не найдется вина, чтобы это запить? Не беспокойся, я знаю, где погреб, сама спущусь.
— Нет-нет, я вам принесу, — поспешил возразить Кромс.
— Да, практически неприступная, но я пошла ва-банк.
Адамберг неприметно вздрогнул.
— Надо было посоветоваться со мной, лейтенант, — сказал он.
— Вы сказали, что ваш телефон прослушивается, — сказала Ретанкур, без труда проглотив огромный кусок рыбы. — Кстати, я вам принесла новый телефон, которым еще не пользовались, и СИМ-карту. Она принадлежала скупщику краденого из Ла Гарен по кличке Носатый, но это уже не важно, он умер. А еще у меня для вас личное сообщение, его доставили в Контору сегодня вечером. От дивизионного комиссара.
— Что вы сделали, Ретанкур?
— Ничего особенного. Пришла в резиденцию Клермонов и сказала швейцару: я по поводу работы, мне стало известно, что здесь есть вакансия. Должно быть, я произвела на швейцара благоприятное впечатление, раз он не выставил меня сию же минуту.
— Наверное, — согласился Адамберг. — А он не спросил, от кого вы узнали про вакансию?
— Спросил, конечно. Я ответила, что от Клары де Вердье, и сказала, что Клара — подруга дочери Кристофа Клермона.
— Они все это проверят, Ретанкур.
