— Спасибо, нет, — ответила она, отводя глаза.
— Наверно, хотите зайти туда? — сказал Адамберг, указывая на старое здание криминальной полиции. — Чтобы поговорить с кем-то из полиции или за чем-нибудь еще? Ведь на этой улице, собственно говоря, больше делать нечего.
— Если полицейские вас не слушают, так и заходить без толку, — сказала она, отступая на несколько шагов. — Не верят они вам, полицейские, вот в чем беда.
— Значит, вы все же направлялись туда? В криминальную полицию?
Она опустила почти прозрачные ресницы.
— Вы в первый раз приехали в Париж?
— Бог ты мой, да. И вечером мне надо вернуться, чтобы они ничего не заподозрили.
— Вы приехали поговорить с кем-то из полиции?
— Да. В общем, да.
— Я полицейский. Я работаю там.
Женщина взглянула на небрежно одетого Адамберга; казалось, она разочарована или не верит его словам.
— Значит, вы должны их знать?
— Да.
— Всех?
— Да.
Женщина открыла большую коричневую сумку с потертыми углами и, достав сложенный вчетверо лист бумаги, бережно развернула его.
— Господин комиссар Адамберг, — старательно прочитала она. — Вы его знаете?
— Да. Вы приехали откуда-то издалека, чтобы встретиться с ним?
— Из Ордебека, — произнесла она с усилием, словно ей было трудно в этом признаться.
— Не знаю, где это.
— Ну, в общем, это около Лизьё.
Нормандка, подумал Адамберг, вероятно, именно поэтому из нее приходится все вытягивать клещами. Когда-то у него были знакомые нормандцы, и он потратил уйму времени, прежде чем приручил этих молчунов. Для них проронить несколько слов — все равно что выложить луидор, причем еще неизвестно, окупится ли такой расход. Продолжая разговор, Адамберг медленно прогуливался, вынуждая женщину следовать за ним.
— В Лизье тоже есть полицейские, — сказал он. — Наверно, они есть даже в Ордебеке. У вас же там есть жандармы, так?
— Они не станут меня слушать. А вот викарий из Лизье, который знаком с кюре из Мениль-Бошана, сказал, что здешний комиссар может меня выслушать. Поездка стоила дорого.
— Речь идет о чем-то важном?
— Ну да, конечно, это важно.
— Речь идет об убийстве? — допытывался Адамберг.
— Может, и об убийстве. Хотя нет. Просто некоторые люди скоро умрут. Я же должна предупредить полицию, верно?
— Некоторые люди скоро умрут? Им угрожали?
Присутствие этого человека немного успокаивало ее. Она была в ужасе от Парижа, а еще больше — от своего решения. Уехать потихоньку, обмануть детей. А вдруг поезд опоздает? И она не успеет на автобус? Этот полицейский разговаривал так мягко, он словно пел. Наверняка он не из их краев. Скорее, он с юга, невысокий, смугловатый, лицо впалое. Ему бы она рассказала свою историю, но викарий дал ей на этот счет строгие указания. Только комиссару Адамбергу, и никому другому. Викарий знает, что говорит, он ведь кузен бывшего руанского прокурора, а уж тот разбирается в полицейских. Викарий назвал ей фамилию Адамберга с большой неохотой, он считал, что об этом вообще не стоит рассказывать, и был уверен, что она не решится поехать в Париж. Но она не могла сидеть в своей норе, когда вокруг происходят
— Я могу говорить только с тем комиссаром.
— Я и есть тот комиссар.
Казалось, маленькая, хрупкая с виду женщина готова наброситься на него.
— Так почему вы сразу не сказали?
— Но я ведь тоже не знаю, кто вы.
— И не надо вам знать. А то назовешь свою фамилию — и потом ее повторяют все, кому не лень.
