цветы, потому что этот зверь, этот палач, ее супруг, никогда ей их не дарил. Она их высушивает, подвесив головками вниз.
— Почему ты называешь его палачом?
Эмери скривился и встал.
— Ты пойди погляди на них. Но только перед этим, — сказал он, улыбнувшись, — пройдись по Бонвальской дороге, подбери там комочек земли и положи в карман. У нас говорят, что это помогает против колдовства Лины. Не забывай: эта девушка — дверь в стене, которая отделяет мир живых от мира мертвых. А с комочком земли в кармане ты будешь в безопасности. Но все не так просто: не подходи к ней ближе чем на метр; говорят, она чует — в смысле, унюхивает, — что у тебя в кармане земля с той дороги. И ей это не нравится.
Идя к машине рядом с Дангларом, Адамберг нащупал комочек земли в кармане брюк и спросил себя, какой добрый дух подсказал ему эту мысль — взять землю с Бонвальской дороги? А еще — почему он носит эту землю с собой?
XXII
Адамберг стоял на узкой старой улочке перед адвокатской конторой «Дешан и Пулен» и ждал. Улочка находилась недалеко от самой высокой точки Ордебека. В этом городке, с какой высоты ни глянь, отовсюду, наверно, увидишь одно и то же: неподвижных, как статуи, коров в тени яблонь. У Адамберга была назначена встреча с Линой, она должна была выйти с минуты на минуту, и он не успеет увидеть, как одна из коров хоть чуть-чуть пошевелится.
Он не стал торопить события и вызывать Лину Вандермот в жандармерию. Решил, что лучше будет пригласить ее поужинать в «Синем кабане», под низким балочным потолком, где можно поговорить по-дружески. Ее голос по телефону звучал приветливо, в нем не чувствовалось ни страха, ни замешательства. Разглядывая коров, Адамберг старался подавить в себе желание увидеть грудь Лины, о которой с таким наивным восторгом упомянул бригадир Блерио. И заодно старался отогнать назойливую мысль о том, что если эта женщина так сексуально раскованна, значит с ней нетрудно будет переспать. Здешняя жандармерия с ее исключительно мужским контингентом наводила на него тоску. Но если он переспит с женщиной, которая возглавляет список подозреваемых, вряд ли это кому- то понравится. На его новый мобильник пришло сообщение, и он перешел на другую сторону улицы, в тень, чтобы его прочесть. Наконец-то Ретанкур подала голос. Беспокойство о Ретанкур, которая в полном одиночестве нырнула в океанскую впадину, называемую «резиденция Клермон-Брассеров», долго изводило его накануне вечером, пока он наконец не заснул на старом шерстяном матрасе. В этих темных глубинах обитало множество хищных рыб, и Ретанкур бесстрашно касалась их шершавой кожи. Но двуногие хищники гораздо опаснее морских, чье простое название — акулы — почему-то вдруг выпало у него из памяти. «Вечер преступления: Кр.-1 + Кр.-2 + отец были на банкете ФВИ (Федерация ветеранов Индокитая). Много пили: выяснить. За рулем „мерседеса“ был Кр.-2, он же позвонил в полицию. Кр.-1 уехал раньше один на своей машине. Узнал позже. Костюмы Кр.-1 и Кр.-2 в чистку не сдавались. Осмотрела: в полном порядке, бензином не пахнут. Один костюм Кр.-1 почищен, но в тот вечер не надевался. Прилагаю фото костюмов с того вечера + фото братьев. Оба неприятные, как и персонал».
Адамберг рассмотрел фото синего костюма в мелкую полоску, который был на Кристиане, и куртки яхтсмена, которая была на Кристофе. Кстати, яхта у него наверняка есть. У хищников иногда бывают яхты, где они могут отдохнуть после долгих блужданий в море, после того как сожрут парочку кальмаров. Еще были фото Кристиана в ракурсе три четверти, очень элегантный господин, почему-то на сей раз с коротко остриженными волосами, и Кристофа, непривлекательного толстяка.
Мэтр Дешан вышел из конторы раньше своей помощницы. Он внимательно огляделся перед тем, как пересечь узенькую улочку и подойти к Адамбергу. Походка у него была быстрая, вид жеманный: именно таким его и представил себе Адамберг, когда утром услышал его голос по телефону.
— Комиссар Адамберг, — сказал Дешан, пожимая ему руку, — вы приехали помочь нам. Это меня радует чрезвычайно. Я волнуюсь за Каролину чрезвычайно.
— Каролину?
— Лину, если вам так больше нравится. Но здесь, в бюро, мы называем ее Каролиной.
— А сама Лина волнуется? — спросил комиссар.
— Если и волнуется, то не подает виду. Конечно, эта история ей не в радость, но не думаю, чтобы она в полной мере осознавала,
