шею и, наконец, на грудь. Затем молча подошел к кровати с другой стороны, взял в руки тощие ступни больной и несколько минут с небольшими перерывами ощупывал и разминал ей пальцы. После этого он подошел к Адамбергу.
— Тут все умерло, Адамберг, полностью. Предохранители полетели, контуры разомкнуты, среднестенная и церебральная фасции заблокированы, мозг не получает нужного количества кислорода, в дыхательной системе декомпрессия, пищеварительная система не действует. Сколько ей лет?
— Восемьдесят восемь.
— Ясно. Мне надо провести первоначальный сеанс лечения, это займет примерно сорок пять минут. Потом следующий, более короткий, где-то в пять часов. Это возможно, Рене? — спросил он у старшего охранника.
Старший охранник, он же бывший импотент, утвердительно тряхнул головой. Он смотрел на врача с благоговением.
— Если лечение поможет, недели через две мне надо будет приехать опять, чтобы стабилизировать результат.
— Нет проблем, — звенящим от напряжения голосом заверил его граф.
— А сейчас, если вы не против, я хотел бы остаться наедине с больной. Доктор Мерлан может остаться, но при условии, что он отбросит иронию, пусть и безмолвную. В противном случае я и его попрошу выйти.
Четверо охранников посовещались, посмотрели на графа — в его взгляде был приказ, на Эмери — в его взгляде было сомнение, и в итоге старший охранник Рене дал свое согласие:
— Мы будем за дверью, доктор.
— Разумеется, Рене. Хотя в палате, как я полагаю, есть две видеокамеры.
— Точно, — подтвердил Эмери. — Мера предосторожности.
— Так что вылететь отсюда через окно я не смогу. Впрочем, у меня нет такого желания, случай исключительно интересный. У нее всё в рабочем состоянии, но ничего не работает. Это, несомненно, результат страха, который она испытала и который, воздействуя на инстинкт самосохранения, парализовал все жизненные функции. Она не хочет снова пережить момент нападения, снова оказаться лицом к лицу с нападавшим. Из этого, комиссар, вы можете сделать вывод, что она знает, кто на нее напал, и это знание для нее невыносимо. Вот почему она убежала так далеко. Слишком далеко.
Два охранника заняли пост перед дверью палаты, двое других спустились во двор и встали под окном. Граф, прихрамывая и опираясь на трость, вышел в коридор и поманил к себе Адамберга.
— Он что, будет лечить ее одними пальцами?
— Да, Вальрэ, я же вам говорил.
— О господи!
Граф взглянул на часы.
— Прошло только семь минут, Вальрэ.
— А вы не могли бы зайти туда на минутку и посмотреть, что происходит?
— Когда доктор Эльбо занимается трудным случаем, он расходует колоссальную энергию и от напряжения весь обливается потом. Ему нельзя мешать.
— Понятно. Вы не хотите спросить, удалось ли мне отвести от вас дубинку?
— Какую дубинку?
— Которой министерство тычет вам в затылок.
— Ну, рассказывайте.
— Нелегко было уговорить сыновей Антуана. Но дело сделано. Вам дают еще неделю на поиски беглеца.
— Спасибо, Вальрэ.
— Правда, начальник секретариата министра, как мне показалось, вел себя странно. Когда он сказал, что согласен на отсрочку, то добавил: «Если мы не найдем его сегодня». Он говорил об этом Мохаммеде. Вроде бы в шутку. У них есть какая-то новая информация?
Адамберг опять ощутил на шее электрический шарик, но сейчас он давил, было почти больно. Нет, это не шарик, врач сказал, так не бывает.
— Я не в курсе, — ответил он.
— Они что, ведут параллельное расследование? За вашей спиной?
— Понятия не имею, Вальрэ.
К этому моменту спецгруппа из министерства уже успела обшарить все места, где он побывал с самого приезда в Ордебек. Гостиницу Лео, дом Вандермотов — Адамберг горячо надеялся, что Ипполит все время отвечал им своими перевернутыми словечками,
