сторонам ведь ни оврагов, ни болот, ни буераков.
Им стали попадаться встречные. Эльфы приветствовали Лемехова провожатого подчёркнутовежливыми поклонами, приподнимая вычурные, украшенные длинными перьями шапочки. На самого Лемеха они так же подчёркнуто не смотрели. К удивлению самого хуторянина, это не казалось оскорбительным. Напротив, мол, мы тебя не знаем и не пялимся. Раз идёшь, значит, дело есть. Значит, всё правильно.
До цели они в ту ночь так и не добрались. Рассвет встретили в крошечной чистенькой избе, сложенной из добротных брёвен, но… срубленных явно за пределами Зачарованного Леса. Тут обычной, не изменённой сосны не росло вовсе. Нашлись сухари, сало, даже четвертушка сырного круга – всё привычное, человеческое, и тоже явно не со здешних пажитей. Эльф внутрь не пошёл, остался снаружи, исчезнув в темноте, и Лемех готов был поклясться, что провожатого его подняла наверх спустившаяся с верхотуры плеть гибкого вьюна, обмотавшись у того вокруг пояса. Так, пожалуй, только эльфы бы и смогли.
За избушкой нашлась и крытая коновязь, и овёс для коней. Всё на месте, всё по уму.
Но ясно ведь, что гдето тут западня. Гдето тут притаился капкан, и его уже не обойдёшь как те, первые, благодаря Найде.
– Что чуется, старушка?
Лемех сидел на лавке за небольшим добела отскобленным столом. К здешней еде не притронулся, довольствуясь домашними подорожниками. Кто их знает, что тут подмешать могут…
Найда села на полу подле, положила голову Лемеху на колени.
«Спутано всё, хозяин. Нет прямых дорог».
– Ариша? Гриня?
«Не чуялись», – после мгновенного колебания ответила верная помощница.
Лемех вздохнул. Что поделать, далеко забрался, а брести попрежнему вслепую приходится.
– Утро вечера мудренее, – произнёс он обычное, больше для тех, кто наверняка следит за ним сейчас.
Сказал – и растянулся на узкой лавке.
Эльфпровожатый разбудил Лемеха с зарёй, хотя вчера шли они далеко за полночь. Утром Зачарованный Лес оказался ничуть не хуже вечернего – огоньки видно плохо в разгорающемся свете, зато заиграла алмазная роса, блистающие цепочки тянулись повсюду, каждая ветвь обратилась в подобие драгоценного ожерелья. Волной лились свежие утренние же ароматы, словно дружно раскрывшиеся венчики спешили поделиться собственным благоуханием.
– Ишь, красотищато какая, – не сдержался Лемех, выводя коней. Сёдла наложил, не поленился, хотя эльф глядел подозрительно – мол, всё равно же пешком идём, к чему тебе эта сбруя?
Провожатый вновь отмолчался. Чтото здесь было не то, но – отнюдь не засада. Всяких засад повидал Лемех на своём веку, и сиживать в них довелось, и попадать. И других вести в западню доводилось тоже. Эльф никак не старался убаюкать, успокоить Лемеха, не старался уверить, что, мол, всё в порядке. Не пытался показаться дружелюбным, расположить к себе, польстить. Совсем наоборот. Словно никому тут не нужны никакие Лемехи.
– Ну, братец, ты как хочешь, а я тебе напрямик скажу, как у нас в роте говаривали, бывало, – скучно мне тут с тобой. Ни вежества, ни приятия. Не полюдски это…
– Я не человек, – холодно перебил его эльф. – И я тебе не брат.
Ага. Проняло. Отвечает.
– Ээ, братец, все мы на двух ногах ходим, двумя глазами глядим, двумя руками да десятью пальцами дела делаем. Ну и остальное небось у нас тоже одинаковое, э? – как мог скабрезно усмехнулся Лемех. – В чём разницато? Шапочки с перьями носите? Из лука ловко бьёте? Иль носы у ваших чуть не такие? А толкуто, братец, толкуто? Полночьто ваш, эвон, мне про Эльфийскую Стражу речи прелестные вёл, зазывал, значит; под руку Зачарованного Леса перейти, княжеские данивыходы не платить, в Княжгород ничего не слать; рука об руку сражаться. А ежели «рука об руку» и плечом к плечу, так тут, прости, хозяин ласковый, ближе брата становишься. Побратимы, кто кровь смешал – друг друга крепче камня держатся, крепче родни. Ну, что теперьто скажешь, э?
Владеть лицом эльф не умел. Маска холодного безразличия спала, на узких скулах вспухали желваки.
– Ничего не понимаешь ты, человек. Никогда люди и эльфы не встанут вровень!
– Спасибо, братец, что не врёшь, что правду говоришь, как меж своими и принято, – невозмутимо отозвался Лемех. – Своим лгать – последнее дело. У нас в роте ведь как бывало – не сойдутся двое нравом, давай друг другу в котелок плевать украдкой, а то и впрямую или там поносными словами ругаться; так мы их того, лицом к лицу поставим, деритесь, мол, до первой крови. Ну, и лежачего не бить, само собой тоже. И знаешь что, братец? Подерутся они так, подерутся, носы друг дружке расквасят, а потом – эвон! – и закадычными приятелями сделаются. А всё почему? – потому что правду говорили. Мол, не нравишься ты мне. Так что ты тоже всё
